Купель Шантунга

Хотя по докладам Руднева и Грамматчикова мы уже знали, что у Камимуры утоплены "Токива", "Ивате", и скорее всего, еще и его флагман, новейший, выстроенный в Британи броненосец "Фусо", а Того потерял один из лучших своих броненосцев — "Асахи", в потоплении последнего, кстати, наш командующий сомневался, я вполне понимал обеспокоенность адмирала за исход всего дела. Ведь мы лишились "Корейца", судьба "России" и "Рюрика" висела на волоске и казалась уже предрешенной. Погиб на "Святителях" наш отважный и решительный Григорий Павлович Чухнин, все корабли, оставшиеся под командованием Григоровича были жесточайше избиты, и командующий отправил его к транспортам фактически выводя из боя. Но тяжелее всего досталось Небогатову. Сам он был серьезно ранен, "Победа" оказалась на краю гибели вследствие обширных затоплений в корме, а "Пересвет" с "Ослябей" уже потеряли подбитыми больше половины своих орудий…

Степан Осипович стоял с немецким биноклем на правом крыле мостика, и по всей его фигуре чувствовалось, как он переживает наше временное бессилие. Появись мы здесь раньше хоть на полчаса… Да даже на двадцать минут! И мы бы успели прикрыть наши большие крейсера. Увы, тщетно… В оптику можно было разглядеть лишь, что "Рюрик" ужасно горит, поворотясь носом к японской линии. Мачты и задняя труба на нем снесены, а японцы продолжают бить его остервенело. "Россия" пострадала меньше, но едва-ли продержится в относительном порядке минут пятнадцать. Не поспел к ним даже Рейценштейн, уже отвернувший вправо на соединение с крейсерами Грамматчикова.

На какое-то время "Ретвизан" занятый перестроением перекрыл нам обзор. На что адмирал очень живо реагировал, приказав докладывать ситуацию с марса. Мичман Кусков помчался выполнять это поручение, когда на фалах "Цесаревича" поднялись флаги какого-то сигнала. Вскоре стало ясно — противник ворочает от нас "вдруг" с очевидным намерением догнать "Россию" строем фронта и добить всем скопом. "Рюрика" от нас не было видно. Но очередной сигнал с "Цесаревича" принес печальную весть — "Рюрик" опрокинулся". Как же тяжко стало на душе! Все на минуту замолчали. Кто-то крестился. Адмирал наш обножил голову, и мы последовали его примеру. Все про себя гадали, сколько теперь продержится "Россия"…

Тем временем линия наша подравнялась, и с мостика "Потемкина" стало лучше видно происходящее впереди.

— Смотрите! Смотрите! Что это? Что они делают? — крикнул вдруг старший артиллерийский офицер броненосца лейтенант Неупокоев, и в голосе его были и недоверие и недоумение.

Но я и сам смотрел, смотрел, не отрываясь от бинокля, и не веря глазам: японцы продолжали ворочать влево. Не за "Россией", а еще круче — на обратный курс!

Мы стояли, обмениваясь отрывочными замечаниями, недоумевая, почему японцы не добив за несколько минут оставшуюся в одиночестве "Россию", в чем, не буду лукавить, я практически не сомневался, и не обрушившись потом на наше слабое место, транспорты и их прикрытие — бронепалубные крейсера, вздумали разворачиваться. Ведь до нас было еще миль восемь — девять, и времени у них вполне на все это хватало. Помнится контр-адмирал Молас высказался именно в этом духе. И тут наш обычно сдержанный и корректный командующий, вдруг взорвался.

— Да нет же! Нет у них времени! Ни минуты больше у них нет. Все! Того все понял — скорости у него не хватит уйти от меня, если и дальше будет между нами и берегом торчать! Скоростенку ему Руднев с Небогатовым и Григоровичем поубавили. Но только толку-то теперь что! Он же христопродавец сейчас пойдет Руднева с его недобитками топить, "пересветы"-то все покалечены, а потом скорее бежать от меня на ночь глядя. Может к себе, а может к дружкам его английским.

Штурмана! Сколько у него есть времени до того как мы подойдем на эффективную дистанцию боя? Наша — 16. Его — 14 с половиной узлов…

Ну вот… И я так прикидываю: что уже почти в сумерках… Может, может опять уйти, супостат окоянный! Да еще перед этим дел нам таких наворочает…

Затем адмирал быстро прошел мимо нас в ходовую рубку, где, выдернув пробку амбрюшота связи с машиной, заговорил резкой своей скороговоркой, которая обычно и выдавала его крайнее нервное напряжение, обращаясь к главному механику:

— Машинное, Николай Яковлевич! Макаров говорит… А где Цветков? Ясно. Александр Михайлович, дорогой, сейчас все от Вас и ваших духов зависит… Нет! Какое там снижать! Цветкову передайте: дать все что возможно, даже невозможно! На два часа. Как минимум. Опаздываем мы. "Рюрик" уже погиб! Выручайте. Если нужно людей, берите, Васильев на смену качегарам сейчас даст народ с противоминного… Но, голубчик! Выжмите мне семнадцать! Приказываю! Прошу! Наши там погибают, понимаете!!!

После чего коротко взглянув на нас Макаров нахмурившись пояснил:

— В машинном сейчас Коваленко. Старшой мех наш во второй кочегарке — у них там магистраль шипит… Не ошпарились бы… — и добавил, обращаясь уже к командиру флагмана каперангу Васильеву:

— И попрошу сигнал по отряду: Предельный ход! "Цесаревич", "Александр", "Ретвизан" — 17 узлов!