Купериада (СИ)

Гавриил Романович Державин, который до Пушкина считался великим русским поэтом, очень хотел кому-нибудь свой портрет подарить. Имелся у него лишний портретик, и мечтал Державин от него как-нибудь отделаться. Он уж и Жуковскому его пытался всучить, и Грибоедову, и Баратынскому – ни в какую! Даже Кюхельбекер – уж на что немец – и тот не взял! Случилось тут Гавриле Романовичу в Царскосельский Лицей заглянуть, увидел он там мальчишку вертлявенького нехорошей наружности, пожалел его. «Куда ж ты, – говорит, – теперь с таким лицом денешься? От тебя же все благородные дамы шарахаться будут! Слыхал, ещё и стишки дрянные кропаешь. На вот и не кривляйся больше!» И протянул свой портрет. А это был маленький Саша Пушкин. Он портретик цоп – и в момент начертал на нём: «Победителю ученику от побеждённого учителя». «Всё, – говорит, – теперь я, а не ты, самый великий русский поэт!» Чтобы скандала не было, пришлось Державину в гроб сходить.

* * *

…– Погоди, кажется, пришли.

Замок Зачарованной Принцессы зарос сорняками по самую верхушку. Натурально – особо наглый вьюнок оплёл цыплёнка на крыше. В покоях тоже всё покрылось грязью, и лишь спальня Принцессы, охраняемая отдельным заклинанием крёстной феи, сияла девственной чистотой. Хозяйка будуара томно раскинулась на трёхспальной кровати, отражаясь в огромном зеркале, затейливо вмонтированном в потолок. Верхнюю простынку она сбросила на пол, и тоненькая льняная ночная рубашка выгодно подчёркивала её зрелые не по летам (если вычесть годы сна, конечно) формы. Одна грудь высунула розовый носик в прорезь смелого декольте. Пожалуй, спящая девушка даже нарочно не смогла бы принять более соблазнительной позы.

– Небось, её крёстная так уложила, – высказал предположение Василий, – чтоб, значит, женихов вернее приманивать.

– Нет, но сквозь стены замка-то ничего не видно, – возразил Лёва. – Ну что теряешься, Базиль? Давай целуй.

– А почему это сразу «Базиль»? Знаю я, чем это кончается: сначала чмокнешь кого, а потом сразу под венец тащат. А я молодой ещё, не нагулялся почти. Ты постарше, вот ты и целуй. И вообще она, может, беременная или заразная какая? Может, у неё СПИД? Сам и целуй.

– Хорошо, – сказал Куперийский, – тогда на морского бросим.

Бросили. Выпало Васе лобызать. Только он с данным делом справился, как Принцесса и пробудилась. Но одна, без дворни: похоже, всех полагалось по отдельности целовать, а на подобное ни тот, ни другой из героев не подписывались. Вскочила она – и сразу благодарить.

– Ой, какие мальчики клёвые! А как мы будем? А мне предварительных ласк и не надо почти. Представляете, мальчики: триста лет без секса?! А давайте так: ты, Василёк, снизу, затем я, а Лёвушка сверху. А потом попарно, по очереди…

– Ты одевайся лучше, – буркнул Василий.

– Как это – «одевайся», когда надо совсем наоборот? – надула губки Принцесса.

– В город поедем, документы тебе выправлять, шутка ли – триста лет с просроченным паспортом. Да и нас заодно оформим в качестве исцелителей.

– А вы меня ещё и не исцелили вовсе, вот так! После поедем. И ещё давайте в Петербург вместе прокатимся, а?! Там такая колонна есть, Ростральная, так прямо на ней устроимся! Ты, Лёва, на верхней ростре, Вася на нижней, а я буду растянута между вами. А народ вокруг пускай бродит, смотрит, удивляется. А после ещё в Летнем Саду, на травке.

Василий застонал, Куперийский уселся в удобное кресло, а Принцесса, даже и не начиная собираться в дорогу, увлечённо фантазировала:

– Или поиграем в бутерброд: Васёк сзади, Лёвочка спереди, а я между вами, посредине, вроде маслица.

– Да почему это я всё время «сзади» да «снизу»? – осердился Ерофеев.

– Ну, так уж выходит почему-то. Но если тебе обидно, давай ещё я снизу, потом ты, а сверху уж Лёвушка. Или так…

– Тьфу! – заорал Василий. – Ещё два раза тьфу! Ты будешь собираться или нет?!

По пути в город Принцесса всё никак не могла успокоиться:

– А давайте играть, что я школьница, а вы мои учителя-педофилы, и учите меня, учите! А ещё давайте зайдём вон в те кустики, и вы меня там грубо изнасилуете! А ещё…