Купец и русалка

Несмотря на то что актеров обычно упрекают в цинизме и распущенности, именно им нельзя отказать в некой стыдливости и даже сентиментальности. После этого рассказа от приятеля Пестова отвернулась вся театральная труппа. Зато к нему самому начали относиться бережно, хотя и настороженно. Все заметили, что он, сказавшийся больным после того, как его сразу после свадьбы бросила жена, через месяц вернулся к работе, но это был словно бы другой, не открытый, веселый и щедрый, а измученный тайной, надломленный и уставший человек. Его пожалели. Никому не пришло в голову, что на разрыве с женой дело не кончится. Поначалу это не пришло и в голову самому Пестову. Он с тонкою страстью играл на сцене роли любовников, но в жизни ни одна женщина, даже самая привлекательная, не вызывала в нём никаких чувств. О жене он старался не вспоминать. Но желание какой-то сумасшедшей, очень сильной и безрассудной любви не покидало его ни днём, ни ночью. В конце концов он перестал таиться и с ужасом, с содроганием признался себе самому, что любит мужчин. Это открытие было таким ошарашивающим, так перечеркивало всю его жизнь и надежды на семейное счастье, что Пестов начал всё чаще и чаще прикладываться к бутылке и почти разорвал отношения с родителями, которые никогда не поняли бы того, что с ним происходит. Он, разумеется, слышал про то, что существует однополая любовь, знал, что в древности это даже не считалось предосудительным, но согласиться с тем, что теперь ему самому, Дмитрию Пестову, предстоит жизнь, до самых краев налитая постыдной тайной и нужно либо решиться на эту жизнь, либо покончить с собой, чтобы не мучиться, было непросто. Месяц проходил за месяцем, Пестов пил всё больше, но в актерской игре его начало проступать временами какое-то одухотворенное страдание, что-то слишком искреннее и одновременно недосказанное, от чего многие, не знающие его люди приходили в восторг. Борьба с самим собой не могла продолжаться вечно. На одной из актерских вечеринок к пьяному Пестову подошел незнакомый, очень красивый и развязный мужчина, который прямо предложил ему уехать вместе с этой бестолковой пирушки, и Пестов согласился. Они уехали. Это было началом того пути, о котором прежде Пестов боялся и думать. Он часто влюблялся в мужчин – женщины отметались полностью, – и мужчины влюблялись в него, происходили бурные встречи и не менее бурные расставания, много было взаимных оскорблений, подозрений в изменах и измен настоящих, но жизнь не стояла на месте, и та её пламенность, та её постыдная, но затягивающая сила, которой ему не хватало с самого отрочества, присутствовала теперь постоянно, и всё это устраивало бы его, если бы не один совершенно истерзавший актёра сон. Сон этот возвращался не реже двух-трех раз в месяц, и почти каждый вечер, ложась спать, Пестов боялся, что сегодня он опять повторится. Снился ему львёнок, который временами оборачивался мальчиком лет двенадцати с длинными волосами и ясными светло-голубыми глазами. Этот львёнок (а может быть, мальчик) составлял якобы основную заботу Пестова и вызывал в нём самое чистое и нежное чувство. Сон начинался с того, что Пестов всеми силами души переживал за это красивое, загадочное существо, ухаживал за ним, как мать или отец ухаживают за своим ребенком, и больше всего боялся, чтобы его юное существование чем-то омрачилось. Львенок же требовал свободы, постоянно убегал куда-то от любящего Пестова, и проходило долгое время – особенно мучительное в кошмарной природе человеческих сновидений, – пока он возвращался. А дальше начиналось такое, что много раз, проснувшись, Пестов говорил себе: «Нет, больше не могу». Из темноты медленно и мягко прокрадывалось дурно пахнущее существо. Каждый раз это было какое-то другое животное: волк, собака, огромная кошка, но чаще всего гиена. Это животное не было мертвым, но разлагалось оно так, как разлагается только мертвая плоть. Хотя извивалось и ползало. Пестов понимал, что оно охотится за любимым им мальчиком-львёнком и нужно спасать его, нужно спасать, но на него вдруг наваливалась такая слабость, что он не мог пошевелиться. Распространяя зловоние, гиена, едва заметная в темноте, обнюхивала лежащего без сил Пестова и прокрадывалась дальше, где должен был сладко и крепко спать львёнок, а Пестов, еле слышно мыча, пытался помешать ей. Сон всегда кончался одинаково: Пестов проваливался в ту же темноту, из которой выползла гиена, и переставал что-либо чувствовать.