Купленная. Доминация (СИ)

То, каким я уходил из номера внешне спокойным и абсолютно невозмутимым — не соответствовало истинному положению вещей ни разу и никоим боком. Тем адом, что творился у меня внутри в те безумно долгие минуты (а потом и в последующие часы), можно было запросто снести не только весь отель, а как минимум окружающий район радиусом в пять километров. Правда, его взрывные волны топили и глушили мой рассудок не постоянными, а периодическими накатами, выделяя жалкие секунды на бессмысленное всплытие с краткосрочной передышкой. Так что при любом раскладе, легче мне не становилось. Скорее наоборот. После очередного размазывающего по стенкам и полу удара становилось только хуже. Ведь когда тебя накрывает взрывом, ты его в ту секунду все равно не чувствуешь. Ломать и дробить на куски тебя будет уже потом, при откате… Когда тело с сущностью взвоют от нечеловеческой боли при реальном с ней соприкосновении… Когда нервы прочувствуют ее от и до на зашкаливающем уровне своего болевого порога.

Бомбило, шторило, скручивало внутренности в штопор — это все не те ассоциации. Казалось, в этом мире не существовало ни одного подходящего под мое состояние описания. Оно было и существовало, но только не в тех представлениях, с которыми мы привыкли воспринимать окружающие нас вещи и жизнь. Нечто отдельное, чуждое нашему миру, но всегда выжидающего своего звездного часа перед тем, как просочиться в наше измерение и вторгнуться в немощную плоть отмеченной им жертвы.

В какие-то мгновения, я даже был ему благодарен, потому что оно затмевало болью мой рассудок и поддерживало в этом смертельно подвешенном состоянии довольно долгое время, не давая ни секунды на передышку, на подумать или на что-то еще. Жаль, что ему самому приходилось ослаблять свою хватку перед следующим ударом. И тогда очередной круг ада разверзался под моими ногами во всей своей красе, раскрывая свое ненасытное чрево с тысячью тянущимися по мою жалкую душонку руками, изуродованными проказой и обугленным разложением. Хотя нет… вру. Это были вовсе не руки и совсем нестрашные гравюры из поэмы Данте. Это были картинки весьма реалистичного содержания, для некоторых вполне даже приемлемого, если не дико возбуждающего.

Мой отец целует Стрекозе грудь, жадно мнет через халат ее упругую попку или впивается ей в рот, подобно изголодавшемуся упырю. Но самая убойная из всех представших в моем воображении вариантов, как он ее трахает. И как она стонет под ним… Бл*дь…

Кажется, в момент одного из подобных приступов самопроизвольного видения меня и приложило в лифте. Я не помню, как до него дошел и как в нем очутился. Просто увидел свое отрешенное, слегка перекошенное не пойми от каких эмоций лицо в зеркальной стенке кабинки и на каком-то очень далеком подсознательном уровне понял, что это я. Моя отупевшая морда жалкого неудачника и просравшего свой, скорей всего, единственный шанс идиота. Выращенного в теплично-комнатных условиях мизантропа, которого без особого усилия уложил на лопатки собственный папашка, размазав, как грязную соплю по ближайшей половице. При чем на глазах у той, кто знала, кому в представшем перед нею выборе отдать свое предпочтение.

А потом опять провал. Вернее, очередное помутнение рассудка. Вспышка черного огня, ударившего по глазам, перекрутившего желудок в несколько болезненных узлов и вонзившего в сердце свои ядовитые жала. Слишком сумасшедшая боль… Просто нестерпимая. От нее даже не можешь закричать, потому что она забивает твою глотку плотными камнями острой асфиксии. Да, пытаешься, но ни хрена не выходит. Но вытолкнуть эту дрянь хочешь все равно, буквально до остервенелой трясучки, иначе она придушит тебя за считанные секунды и тогда уже точно все. Узнавать, что после этого произойдет не то, что не хотелось, скорее, срабатывали самые банальные инстинкты самосохранения.