— Расслабься, пап. Считай это моим запоздалым прозрением. Решил загладить вину за свое последнее, крайне некрасивое поведение. Уверен, ты так бесишься именно поэтому. Я ведь не выказал своего почтения твоей гостье, не поздоровался и не представился должным образом. Это же ты меня учил всю мою жизнь на ярких примерах, чем отличаются наши безмозглые мажорчики от потомственных западных аристократов, и чего я должен избегать. Неподобающего поведения в присутствии кого бы то ни было.
— Это, по-твоему, и есть так называемое следование моим наставлениям?
— Конечно. Я же до этого проигнорировал твою гостью, забыв напрочь о своих манерах и правилах этикета. Грубо говоря, действовал, как последний гомнюк. Не представился, не пожелал даме прекрасного утра, как и продуктивного дня на ближайшее будущее.
Я уже давно до них добрался и теперь без какого-либо напряга мог рассматривать пойманную (увы, не мною) Стрекозу под гигантски огромным увеличительным стеклом своего цепкого внимания. Да и ей уже банально некуда было ни прятаться, ни отворачиваться. Даже в какой-то мере испытал к ее запоздалым метаниям во время моего к ним приближении искреннюю жалость. Ну и что, что ироничную, зато от всей души.
Бедняжка… Ну хоть почти сразу же дошло, что если будет и дальше так старательно от меня отворачиваться или вдруг рванет в соседнюю комнату, чтобы там спрятаться и где-нибудь закопаться, то запросто может вызвать у Стрельникова-старшего вполне обоснованное подозрение. Так что все ее панические дергания закончились довольно-таки скоро и на редкость предсказуемо. Я бы ей с радостью поаплодировал (так скоро сгруппироваться, еще и подыграть отцу, изображая на раскрасневшемся личике то ли естественный испуг, то ли легкую обиду), но, боюсь, кто-то меня совсем не так поймут. А мне бы не хотелось спешить, не выяснив изначально всех недостающих в этой вопиюще грязной истории паззлов. Увы, но рановато вешать картину. Очень много чего в ней пока что еще не хватает.
По крайней мере, я сделал то, что должен был сделать — убедиться в том, что ни слух, ни интуиция меня не обманули. Пусть меня и шторило сейчас не по-детски, и хотелось придушить эту скромную сучку голыми руками и сию же секунду, но… Думаю, с нее хватит и моего клокочущего, буквально рвущегося на волю одержимого ментала. Она прекрасно должна его ощущать, всем чем только можно — кожей, порами, волосками на теле… натянутыми до предела нервами… Казалось, я сам чувствовал ее немощные потуги хоть как-то защититься от моего прессующего напора.
Прости, милая, но в этой схватке ты уже давно проиграла.
— Кстати, меня зовут Кирилл. Кирилл Глебович Стрельников. И, как вы должны были угадать практически сразу, я родной и единственный сын вот этого вот брутального хозяина номера.
Нет, я не улыбнулся, а только изобразил "искренне" приветливую улыбку, протягивая дружественным жестом в сторону оторопевшей Стрекозы свою пустую ладонь, причем внутренней частью кверху. Вполне располагающее к себе телодвижение. Психологи так любят придавать подобным мелочам столь пристальное внимание.
— Может ты бы лучше просто отсюда ушел? Пока для тебя это не стало окончательно поздно. — попытка отца достучаться до моего здравого рассудка потерпела полное фиаско еще с того момента, как он открыл свой рот.
Если я и слушал его очень сильно смягченные угрозы, то игнорировал их в упор так же, как и его присутствие. А по-другому у меня и не получалось. Меня проще сейчас было пристрелить, чем добраться до закоротивших участков аналитического разума, отвечающих за мое рациональное мышление и соответствующее трезвой логике поведение.
Все, что сейчас имело первостепенную значимость и занимало как минимум 99 % всех моих мыслей с восприятием окружающей реальности — ЭТА ГРЕБАНАЯ СТРЕКОЗА. У меня банально не хватало сил отвести от ее стушевавшегося личика своего пожирающего взгляда. Именно. Пожирающего. Теперь мне не хотелось упустить из внимания ни единого грамма ее таких неуловимых эмоций. Да, я прекрасно видел и ощущал буквально на вкус ее панический страх, горькую эссенцию ничем неподавляемого ужаса (и я даже знал, вернее, очень хорошо распробовал какого). Но вот все остальное…
Где, бл*дь, твое искреннее чувство стыда или хотя мы мнимая готовность раскаяться и покаяться? Где хоть одна ничтожная попытка выпросить у меня в своем осмелевшем взгляде прощение? Сказать, что ты хочешь и мечтаешь это сделать, потому что даже у шлюх есть, пусть и давно атрофированные, рудиментарные ошметки человечности.
Знаешь, я готов — пусть даже всего на пять минут — поверить в то, что ты здесь не по собственной воле, и тот твой сладкоголосый стон был великолепно сыгранной подделкой.
ПРОСТО ДОКАЖИ МНЕ ЭТО СВОИМ ГРЕБАНЫМ ВЗГЛЯДОМ.