— Потерпи, Кир… Еще немножко… Твоя мама обещала помочь. — только почему так тяжело все это говорить, будто через силу, будто я пытаюсь заставить его поверить в то, во что самой очень мало верится. Слишком много "но". Особенно, когда после каждого пройденного дня ощущаешь весь неподъемный вес из копящихся сомнений и шокирующего понимания, насколько мое положение на самом деле безвыходное. Что, сколько не пытайся найти выход, его банально не существует — его не было ни до этого и уж тем более не будет после.
— Я жду этого… честно… долго жду и… медленно схожу с ума… — порывистый вздох, новым ударом по моему сердцу, поскольку я пропускаю через себя не только его, но и весь тот ужас, что выедает сейчас Киру серной кислотой все натянутые нервы. — Честно… Я просто не знаю, сколько еще продержусь. Кажется, что уже на пределе. Ни черта не могу ни делать, ни на что-то отвлекаться. Бесит все… только могу валяться в позе эмбриона и разговаривать мысленно с твоим призраком… Иногда воображать, что прикасаюсь к тебе… или ты ко мне… Звучит, конечно, как бред больного…
— Я тоже тебя люблю… Сильно-сильно…
И кажется, что это даже не любовь, а что-то совсем другое. То, чему еще не придумали названия и едва ли когда-нибудь придумают, потому что это только наше с Киром безумие, сумевшее зародиться каким-то необъяснимым образом только между нами.
— И мы обязательно скоро увидимся… Надо только немножко потерпеть. Совсем чуть-чуть. — верила ли я сама в то, что говорила. Кажется, что нет. Хотя и хотелось. Просто до дичайшей одури хотелось. Иначе думать, что это мог быть наш последний разговор, все равно, что буквально спустить курок приставленного к виску пистолета.
— Если бы я тогда знал… если бы знал, что больше тебя не увижу…
Но самое страшное читать мысли друг у друга и произносить их вслух, совершая очередной смертельный удар по нашему хрупкому мирку на каком-то неосознанном порыве.
— Мы увидимся, Кир. Очень скоро увидимся…
"Я хочу до тебя дотронуться… Это все, что я сейчас хочу и все что мне нужно. Посмотреть в твои глаза и почувствовать своей кожей… Утонуть в твоей близости, вцепиться в тебя и больше никогда не опускать. НИКОГДА БОЛЬШЕ."
— Люблю… До одури люблю… — нет… это было не его прощальное признание, а выстрел в упор. Срывающимся от перенапряжения голосом, осязаемой болью сбивающего с ног ментального удара… Едва слышным шепотом…
А я… Я так и не успела ничего сказать в ответ, поскольку горло тут же стянуло режущей асфиксией, перекрывшей застрявшему в горле крику путь к выходу. Так что я ничего не смогла сделать. Ни закричать, ни ответить. Так и стояла парализованной куклой, вцепившись одной рукой в металлический каркас стеллажа, а другой продолжая держать у уха сотовый. Слушая абсолютную тишину после прерванной Киром связи. Наверное, все еще не могла поверить, что он сделал это первым.
ЧАСТЬ третья. "Армагеддон"*
*"Армагеддон" — это финальная блиц-партия между двумя соперниками (чаще всего играется на тай-брейке чемпионского матча). Правила такой партии несколько изменены и имеют необычный формат: белым дается 5 минут на партию, а черным только 4. Однако первых устраивает лишь победа, в то время как черным для получения титула достаточно отстоять ничью.
ГЛАВА восемнадцатая
Как можно завершить самый чудесный день твоей жизни? Наверное, его самым наихудшим окончанием, какое только может случиться с кем бы то ни было, но не таким, как у меня. Если не верите, что это так и вам есть чем перебить мою историю из личных примеров, что ж… Давайте поспорим?
Про самый чудесный день в своей жизни я, конечно же, слукавила. Их было несколько. Ровно столько, сколько прошло времени с того момента, как мой взгляд в "Золотом Яблоке" после разговора с Киром по телефону и прощальных фраз с Ритой Стрельниковой зацепился за ближайшие полки ближайшего ко мне стеллажа. Вначале неосознанно, но уже через несколько секунд — кое-как пробившись сквозь стену последних эмоциональных переживаний и все еще звучавшего в голове голоса Кирилла — не только осмысленно увидеть представшую глазам картинку, но и пропустить ее к базе памяти с критическим мышлением.
"Если в ближайшие дни что-то вдруг случится — что-то совсем уж из рук вон выходящее, передашь мне это через Дмитрия. Пытаться идти на какие-то сделки с Глебом или как-то достучаться до его совести — даже не думай и не ищи поводов. Он никогда и никому ни в чем не уступает. Делает только то, что посчитает правильным сам. Он не из тех, кто подпускает к себе близко кого бы то ни было. Доверие такого человека заслужить нереально. Я бы даже сказала — совершенно невозможно. Поэтому никакой самодеятельности. Сейчас тебе придется взвешивать трижды каждое слово и каждое с ним действие. А еще будет лучше, прикинуться больной. Особенно на выходные. За маленькую ложь он едва ли станет сильно наказывать."