Купленная. Игра вслепую (СИ)

Зря я сюда пришла. Чует мое сердце, зря. И не просто чует, но и обливается кровью, считывая по поведению Глеба весь истинный смысл происходящего. Его безупречную игру, его неподдельную улыбку самодовольного триумфатора… плохо скрытое рвение возликовать и сделать то, о чем он столько дней мечтал без всего этого притворства и бессмысленных пируэтов в мою сторону. Например, схватить меня за горло своей внушительной ладошкой, припечатать к ближайшей стенке, задрать юбку платья, спустить трусики и отодрать на сухую прямо у порога на этом самом месте, возможно даже до разрывов и, естественно, до крови. А дальше… Дальше, как подскажет его садистское воображение. И, что-то мне назойливо все это время нашептывало в среднее ухо, что он уже давно там все расписал. И теперь всего лишь ждал подходящего момента, когда сумеет воплотить свои извращенные фантазии в жизнь с куда большей одержимостью, чем просто меня отодрать.

— Но, если ты еще не обедала и хочешь есть, могу и отложить свои неуемные аппетиты где-то на часик. Но не больше.

Как мило. Подкалывать меня с этой отеческой улыбкой, продолжая любоваться моим беспомощным личиком, как тот большой серый волк, зажавший Красную Шапочку в лесной чащобе. Если бы я не понимала, что это тоже являлось частью его треклятой игры, и он получал от всего этого не меньшее удовольствие, чем от насилия моего тела, распятого на одном из его тематических станков.

— Нет… я ела не так давно. — наверное, это в порядке вещей, врать в глаза тому, кто начал это первым и по собственному на то наитию. Изображать, будто все прекрасно, все по-прежнему и ничего не изменилось, и что на деле я не голодна совершенно по иным причинам. Вроде это не так уж и сложно, чего не скажешь о внутреннем состоянии, которое моментально слетает с катушек и начинает с одержимым неистовством рваться из меня, как только Глеб позволяет себе чуть больше, чем до этого. Например, как сейчас, после того, как вдоволь насладился моими внешними изменениями, коих для него оказалось слишком мало, как и целомудренных ко мне прикосновений.

— А как на счет другого голода? И как долго я еще буду ждать, когда же ты меня наконец-то поцелуешь? — если ему и нужен был один из подходящих поводов, чтобы меня подловить, то этот подошел, как нельзя кстати. И, само собой, он не преминул им воспользоваться, неожиданно притянув к себе и едва не впечатав в свою грудь, пока его руки меняли свои позиции на более интимные и пугающе хваткие. Одна его ладонь утопила в себе мой затылок собственническим захватом, пустив через мой скальп по шейным позвонкам и через весь позвоночный столб, вплоть до самого копчика, парализующий озноб неконтролируемой паники. Другая легла щадящим клинчем на мою талию на спине. Хотя, нажми он чуть посильнее, что там, что там, тресну на раз и пикнуть не успею.

Правда, так и не треснула, когда пальцы Глеба погрузившись в мои пряди более ощутимым нажимом, тем самым притягивая мое лицо к лицу мужчины еще ближе, вроде как и без моего ответного сопротивления, но и не без легкого, почти садистского насилия. Даже хватило всего нескольких секунд, чтобы окунуться взглядом в ту бескрайнюю бездну, что запульсировала на дне его потемневших глаз при виде столь желанной жертвы на крепких крючках его физического и ментального захвата.

Одно мгновение — два смертельных удара-выстрела сердца изнутри по ребрам, глотке и, наверное, по всему телу, с последующей остановкой и более безумным прорывом остервенелой аритмии. Я моментально и резко слепну от щедрой порции адреналина по глазам и под кожей. Дышать перестаю еще раньше. Да мне это уже и не нужно. Мои легкие насильно наполняют чужим дыханием, как и мой рот — вакуумом чужого проникновения-вторжения вместе с чужим языком. Естественно, я вздрагиваю, едва не взвиваясь, но не по собственной воле. Тяжело контролировать то, что живет в тебе собственной отдельной жизнью и управляет тобой куда лучше, чем ты сама. Но я каким-то неимоверным чудом все-таки сдерживаюсь. Не отстраняюсь, и не начинаю выкручиваться, даже когда влажный язык Глеба все глубже и настырнее атакует мой рот на редкость умелыми манипуляциями очень профессионального любовника. Только в этот раз я не ощущаю вообще ни чего близкого к возбуждению. Будто мне пытаются запихнуть туда что-то инородное, скользкое и к тому же еще и живое. Или того хуже, осквернить оставленный на моих губах прощальный поцелуй Кира, прекрасно зная, что его отпечаток все еще там тлел и теплился. Поэтому его нужно было во чтобы то ни стало стереть, соскоблить и уничтожить до основания.

Ну, а если я против и мне что-то не нравится, в чем проблемы, детка. Скажи об этом прямо сейчас, прояви смекалку или хоть какое-то подобие сопротивления. Но только не стой оцепеневшей куклой, пытаясь найти в себе силы для ответного действа. Словно он не почувствует фальши с разницей или не поймет, что с тобой не так.