Купленная невѣста

Въ началѣ двадцатыхъ годовъ „Митричевъ кабакъ“, расположенный подъ Симоновымъ монастыремъ за огородами, на самомъ почти берегу Москвы-рѣки, былъ извѣстенъ, какъ сборище разнаго темнаго люда, что не мѣшало хозяину кабачка, цѣловальнику Митричу, быть сыщикомъ. Онъ зналъ всѣхъ московскихъ воровъ, и если полиціи приходилось, во что бы то ни стало, розыскать краденое, то она обращалась къ этому Митричу, и краденое находилось немедленно, поэтому Митричъ и пользовался особыми льготами. Къ нему же обращались тѣ изъ московскихъ и подгороднихъ жителей, которыхъ посѣщали конокрады. У кого бы и кѣмъ бы ни была уведена лошадь, она находилась, если потерпѣвшій обращался къ Митричу и приносилъ условный выкупъ. Всѣ конокрады верстъ на сто въ округѣ были „свои люди“ у Митрича, и любили его, уважали и боялись. Хаживали къ Митричу и раскольники разныхъ толковъ, какъ въ пунктъ, гдѣ можно было получить всѣ новости по дѣламъ раскола. Позднѣе, съ воцареніемъ Государя Николая Павловича, при знаменитомъ графѣ Закревскомъ , Митричъ былъ посаженъ въ острогъ, судимъ и сосланъ въ Сибирь, но кнута онъ миновалъ, ловко отвертѣвшись отъ большинства возведенныхъ на него преступленій и уликъ. Въ Сибири онъ началъ крупное торговое дѣло, сильно разбогатѣлъ, и сынъ его, Павелъ Дмитріевичъ, вернулся въ Москву богатымъ купцомъ, построилъ громадный домъ на Берсеневкѣ, но прожилъ въ Москвѣ не долго: въ концѣ тридцатыхъ годовъ онъ попался „по раскольничьему дѣлу“ и тоже былъ сосланъ въ Сибирь, гдѣ и умеръ раззорившимся еще во время суда и не оставилъ потомства. Домъ его цѣлъ до сихъ поръ.

Проводивъ „чужаковъ“, то есть случайныхъ посѣтителей, не посвященныхъ въ тайны кабачка, Митричъ закрылъ окно ставнями, заперъ дверь и предоставилъ кабачокъ въ распоряженіе гостямъ, оставивъ „подносчика“, а самъ ушелъ спать въ пристройку позади кабачка.

— Вотъ теперь можно и за Никашей сбѣгать, — обратился дядя Игнатъ къ Прошкѣ. — Слетай-ка, Проша, позови его.

— А придетъ?

— Эва хватилъ! Весело, что ли, одному то сидѣть? Поди, слезы горькія льетъ, сидючи, пригорюнимшись.

Прошка отправился черезъ задній ходъ и вернулся черезъ полчаса, сопровождаемый юношей лѣтъ семнадцати, восемнадцати. Какъ взглянулъ Иванъ Анемподистовичъ на этого юношу, такъ сразу и призналъ въ немъ дѣвушку, не смотря на полумракъ, освѣщеннаго одною сальною свѣчкой кабака. И волосы у дѣвушки были подстрижены въ скобку и держалась она лихо, размашисто, и сѣронѣмецкаго сукна казакинъ плотно стягивалъ ей грудь, а все же видно было, что это не юноша, а дѣвица, да еще и очень хорошенькая дѣвица, красавица. Даже лицо ея показалось Ивану Анемподистовичу знакомымъ. Изъ подъ вырѣза на воротѣ казакина виднѣлась красная кумачная рубашка, плотно облегающая бѣлую нѣжную шею, ремень съ наборомъ стягивалъ станъ, на козловые съ красными отворотами сапоги складками спускались бархатные шаровары; въ рукахъ дѣвушка-мальчикъ держала барашковую шапку, а на плечи, поверхъ казакина, была накинута синяя суконная чуйка, которую носятъ зажиточные крестьяне и мѣщане.

— Вотъ и Никаша нашъ, — обратился къ Ивану Анемподистовичу дядя Игнатъ. — Хорошій паренекъ, важеватый.

— Да это дѣвушка, а не парень, — простодушно замѣтилъ Иванъ Анемподистовичъ.

Всѣ громко захохотали, а дѣвушка сконфузилась немного и оглядѣла себя съ ногъ до головы.

— Ай, Никаша, ай, парень, за дѣвку приняли! — проговорилъ, смѣясь, дядя Игнатъ.

— А пусть купецъ тронетъ меня, пусть задѣнетъ, такъ я и покажу ему, какой я есть парень! — задорно проговорила дѣвушка. — Кулака онъ моего не пробовалъ, потому такъ и говоритъ.

— Ха, ха, ха! — захохотали кругомъ. — Ай, парень, молодца!

Дядя Игнатъ съ улыбкой смотрѣлъ на дѣвушку и потомъ сказалъ ей:

— А вѣдь тебя, дѣвица, всякій признаетъ такъ то, прямо. Въ чуйкѣ ежели, такъ не такъ примѣтно. Нутка, надѣнь чуйку то.

Дѣвушка повиновалась. Въ чуйкѣ съ поднятымъ воротникомъ и въ шапкѣ, надвинутой на уши, сходство съ мальчикомъ лѣтъ семнадцати было полное; на самомъ дѣлѣ дѣвушкѣ было болѣе.

— Вотъ, такъ хорошо, — одобрилъ дядя Игнатъ. — Ты, дѣвушка, такъ и ходи, ежели придется на народъ показаться. Вѣрно, господинъ купецъ, что такъ она похожа на мальчика?

— Да, — отвѣтилъ Иванъ Анемподистовичъ. — Но зачѣмъ эта машкарада понадобилась?

— Да ужъ такъ, нужно. Подсаживайся къ намъ, дѣвонька, дѣло у насъ съ купцомъ то выйдетъ, глядишь — у васъ одинъ и тотъ же ворогъ, по однимъ слѣдамъ идти вамъ придется.

— Какъ? — съ удивленіемъ перебила дѣвушка и, сбросивъ чуйку, сѣла за столъ.

— А вотъ такъ.

Дядя Игнатъ, въ которомъ читатели, быть можетъ, узнали бѣжавшаго въ раскольничьи скиты старосту покойнаго Луки Ивановича Коровайцева, обратился къ Латухину и разсказалъ ему, кто онъ и кто эта дѣвушка.