Купленная невѣста

Были, однако, и такіе, которые охотно вѣрили показаніямъ потерпѣвшихъ и уже толковали о разбойницѣ-дѣвушкѣ, приписывая ей много небывалаго, прибавляя къ былямъ небылицы. Это было тѣмъ болѣе понятно, что атаманъ-дѣвица Груня гремѣла на югѣ и вызвала уже серьезныя мѣры со стороны правительства, такъ какъ дѣянія ея принимали угрожающій характеръ, а жертвы ея безпощадной жестокости все росли и росли. На святкахъ 1821 года, въ одной изъ станицъ Войска Донскаго Груней былъ убитъ станичный начальникъ съ цѣлымъ семействомъ, причемъ убійство его жены сопровождалось особенною жестокостью. Рузскому исправнику было предписано тщательно заняться дѣломъ о нападеніи на помѣщика Чубарова и купца Крюкова, а шайку грабителей — переловить. Исправникъ предписаніе получилъ, приказалъ снять съ него копіи и послать становымъ, а самъ посмѣялся только съ женою.

— Переловить! Словно я Илья Муромецъ какой. Съ кѣмъ я переловлю то?

— Такъ бы и написалъ, — замѣтила супруга. — Попросилъ бы команду.

— Ой-ли? А знаешь ли ты, что за безпокойство начальства нашего брата, служащаго, бунтовщиками зовутъ?

Становые тоже прочитали предписаніе и тоже посмѣялись.

Слава о появившейся шайкѣ пошла гулять, а Тучковскій лѣсъ пріобрѣлъ еще худшую репутацію. Отдѣленный съ одной стороны оврагомъ, а другой, — примыкающій къ болотамъ, онъ могъ служить надежнымъ убѣжищемъ для всякаго темнаго люда и пожалуй, дѣйствительно, надо было быть Ильей Муромцемъ, чтобы пойти въ этотъ лѣсъ отыскивать разбойниковъ, а если-бъ такой богатырь и нашелся, то онъ потребовалъ бы помощи нѣсколько понадежнѣе той, которую ему могла оказать уѣздная инвалидная команда, состоящая изъ древнихъ стариковъ, вооруженныхъ нестрѣляющими ружьями и тупыми тесаками.

Въ описываемый вечеръ, въ самой срединѣ Тучковскаго лѣса, въ давно покинутой лѣсной сторожкѣ собралось человѣкъ семнадцать какихъ-то мужиковъ. Полуразрушенная печка сторожки топилась и наполняла низенькую съ бревенчатыми стѣнами избу густымъ дымомъ, не смотря на то, что дверь была отворена, и свѣжій апрѣльскій вѣтеръ свободно гулялъ по всей сторожкѣ. Мужики сидѣли на земляномъ полу, лежали на лавкахъ, на полатяхъ; двое забрались на печь. Все это были не старые еще люди, одѣтые въ нагольные[22] полушубки, въ сермяжные[23] армяки[24] и кафтаны[25], въ изношенные лапти. Одинъ былъ въ солдатской шинели, и гладко выстриженная голова его, и бритая борода обличали въ немъ солдата. Былъ одинъ одѣтымъ и не помужицки, а въ сѣромъ казакинѣ[26] съ голубыми прошвами, въ синихъ шароварахъ съ лампасами, какъ одѣвались тогда дворовые люди богатыхъ помѣщиковъ. Нѣкоторые курили трубки, другіе спали, третьи пѣли или разговаривали; двое варили въ печкѣ кашицу, и аппетитный паръ ея смѣшивался съ дымомъ и наполнялъ избу. За кушаками у всѣхъ почти торчали топоры; у нѣкоторыхъ висѣли ножи, а въ углу стояли три охотничьихъ ружья.

— Кашица, братцы, готова, — весело объявилъ одинъ изъ кашеваровъ. — Эхъ, хорошая кашица! Крупъ мы положили съ Яшкой много, четырехъ тетерекъ ввалили, солью приправили, ѣшь — не хочу!

— А чѣмъ ѣсть то? — спросилъ одинъ. — На всю артель двѣ ложки.

— По двое и будемъ ѣсть, — отозвался кашеваръ. — Ты благодари Бога, что хлѣбъ есть, соль, а ложка — пустое дѣло.

— Такъ то такъ, а все пріятнѣе бы артелью жрать.

— Будемъ и артелью. Вотъ дядя Игнатъ придетъ изъ села, такъ и ложекъ принесетъ, и вина, и всего такого.

— А когда онъ придетъ?

— Надо полагать, что къ ночи будетъ. Я ему съ ребятами да съ атаманшей кашицы заварю, похлебать съ дороги то.

— И то съ „атаманшей“! — засмѣялся одинъ изъ лежащихъ на печи. — Какъ есть, атаманша.

— А что ты думаешь? Атаманша и то. Ходитъ это гоголемъ, шапку на ухо сдвинула, кистенемъ помахиваетъ...

— Ха, ха, ха! — засмѣялись кругомъ. — Жаль, что руки изъ рѣпы кроены[27], да въ поясѣ пальцами обхватить можно, а то богатырь какъ есть!

— Богатырь и то. Какъ пошли это мы изъ покоевъ у Чубарова то барина, а она подошла къ барину, подставила ему къ носу пистолетъ, да и говоритъ: „Будешь опять народъ обижать, такъ снова придемъ и на воротахъ тебя повѣсимъ; помни, что это тебѣ атаманъ-дѣвица Наташа сказала“.

— Ха, ха, ха! — загремѣлъ кругомъ дружный хохотъ.

— Хорошая дѣвка, жаль только, что не дюжо матера, хлибка больно, — раздалось замѣчаніе, когда смѣхъ утихъ.

— Погоди, раздобрѣетъ.

— Нагуляетъ тѣла для палача, будетъ по чему кнутомъ поработать! — мрачно замѣтилъ солдатъ.

Напоминаніе о палачѣ произвело непріятное впечатлѣніе. Нѣкоторые вздохнули, другiе молча свѣсили головы на груди.

— Ступай самъ къ нему въ лапы! — крикнулъ солдату черноволосый кудрявый парень. — Ишь, онъ съ ума у тебя не идетъ, любъ больно. Али боишься очинно?

— Угощеніе не сладкое.

— А не сладкое, такъ и не шелъ бы за нимъ. Люби кататься, люби и саночки возить, вотъ что. До палача еще далеко авось, а пока мы погуляемъ на свободѣ, потѣшимъ душеньку свою. Эй, вы, кашевары, выбирай, что-ли, очередныхъ, да корми, а остальные пока хлѣбушка пожуютъ. Эхъ, братцы, „хлѣба край, такъ и подъ елью рай“, а у насъ еще и избушка своя, какъ есть помѣщики!