КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Все вышло совершенно неожиданно для Шушерина: „на каждаго мудреца довольно простоты“, — говорилъ теперь онъ. Онъ разсчитывалъ, что Маша не понравится Павлу Борисовичу, и, какъ мнимая Надежда, получитъ вольную немедленно. Вышло не такъ, но и тогда Шушеринъ не испугался и не струсилъ. Онъ устроилъ побгъ Маши и полагалъ, что дло о ней пойдетъ, какъ и въ бывавшихъ до сихъ поръ случаяхъ побга, обычнымъ порядкомъ, то есть черезъ него, Шушерина. Пока судъ да дло, пока переписки, отписки, донесенія и справки, Шушеринъ успетъ склонить барина дать вольную Надежд: все зависитъ отъ случая, отъ доброй минуты, отъ того, чтобы попасть къ барину, что называется, „въ часъ“, но Шушеринъ опустилъ изъ виду то обстоятельство, что горячій, вспыльчивый и своенравный Павелъ Борисовичъ терпть не могъ лжи, „подвоха“, игры въ темную. „Укради, возьми взятку, наживи, но скажи мн!“ — часто говаривалъ Павелъ Борисовичъ. Чистосердечно покаявшагося раба онъ прощалъ иногда и за очень большую вину, жестоко наказывая и за малую, если рабъ обманывалъ барина, продавалъ его или не умлъ цнить барской милости. Эти черты характера Павла Борисовича были хорошо извстны Шушерину и случалось, что управитель выпрашивалъ вольную какому нибудь богатому мужику или разжившемуся на оброк дворовому, говоря, что отпускаемый на волю „благодаритъ“ его, Шушерина, золотыми часами, серебрянымъ сервизомъ, деньгами, дорогою шубой и тому подобное. Баринъ смотрлъ на подарокъ, полученный Шушеринымъ, шутя называлъ его „воромъ“ и длалъ по его. Въ данномъ случа Шушеринъ поступилъ бы такъ же, можетъ быть, но онъ боялся показать Павлу Борисовичу Надю и придумалъ „комедь“. „Комедь“ не удалась и надо было умло, ловко расхлебать заварившуюся кашу. Шушеринъ успокоилъ, какъ могъ, старуху Латухину и принялся развивать передъ нею и передъ Иваномъ Анемподистовичемъ планъ своихъ дйствій, когда Маша удалилась въ сопровожденіи стряпухи къ родственникамъ.

Планъ былъ таковъ: двушку у Латухина не найдутъ, Надя будетъ выдана за родственницу Машу, и приставу въ голову не придетъ, что эта Надя, хладнокровно вышивающая въ пяльцахъ, есть та самая бглая крпостная двка, которую разыскиваютъ. Приставъ извститъ помщика бумагой, что въ указанномъ мст бглой нтъ, и розыски пойдутъ своимъ чередомъ, „долгимъ порядкомъ“, то есть начнется переписка съ исправниками, со становыми, пойдутъ „публики“ въ „Сенатскихъ Вдомостяхъ“ и такъ дале, а въ это время Шушеринъ успетъ склонить барина дать вольную, ибо все зависитъ отъ часа. На великое благо Латухина Павелъ Борисовичъ влюбился въ Коровайцеву и думаетъ увезти ее, — это Шушерину извстно, — если онъ увезетъ ее, будетъ обладать ею, такъ нечего и сомнваться, что Надя будетъ отпущена на волю: въ періодъ влюбленности Павелъ Борисовичъ вниманія не обращаетъ на своихъ крпостныхъ красавицъ, даже хоръ въ это время живетъ въ загон, даже красавица Наташа не видитъ ясныхъ очей своего барина и попадаетъ въ цпкія руки Матрены, находится въ опал и терпливо ждетъ перемны въ барин.

Все это успокоило Латухиныхъ, и старушка плакала больше по бабьей привычк „повыть“, чмъ по необходимости. Надя, блдная, но покойная по наружному виду, сидла въ своей свтлиц за пяльцами. Одтая въ кисейное платье, выхоленная, „манерная“, она совсмъ не была похожа на дворовую двку и представляла собою образцовый типъ купеческой двицы изъ очень зажиточнаго дома. Паспортъ Маши, со стереотипными примтами, врод: носъ прямой, подбородокъ круглый, глаза обыкновенные, лицо чистое — совершенно подходилъ къ ней.

— Не бойтесъ, говорю вамъ, не бойтесь! — повторялъ Шушеринъ. — Ежели мы промахнулись немного, такъ это бда поправимая, все въ нашихъ рукахъ.

Съ мольбою смотрлъ на него Латухинъ, страдая невыносимо. Старуха мать рвала на части его сердце, говоря сквозь слезы:

— Отъ какихъ невстъ отказывался, какими двушками брезговалъ, а теперь на вотъ поди, какое горе на домъ нашъ накачалъ! Отъ одного срама да отъ ужасти въ гробъ сляжешь.

Полиція придетъ, обыскъ будутъ длать... Немудрено и до тюрьмы дойти съ такими длами... А найдутъ ежели Надежду, схватятъ? Что въ т поры будетъ съ тобой? Я, и то привыкла къ ней, полюбила ее, мн и то тяжко будетъ, какъ схватятъ ее, поведутъ, какъ узнаю я, что холопы барскіе на конюшн либо въ застольной терзать ее будутъ, тло блое рвать, а потомъ въ деревню, въ скотницы, на муку, на потху какой нибудь бабы пьяной отдадутъ!..

— Маменька, не терзайте вы меня такими рчами! — вскрикивалъ Иванъ Анемподистовичъ, хватаясь за голову. — Легче мн побои тяжкіе перенести, чмъ рчи эти! Не терзайте вы и себя, на Господа Милосердаго надйтесь. Доведись до чего нибудь такого, такъ я самъ къ барину пойду, въ ноги ему упаду, вымолю Надюшу. Вдь человкъ же онъ, есть же у него сердце и душа! Господи!