КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Скосыревъ не договорилъ и быстро подошелъ къ гусару.

— Черемисовъ, отъ твоихъ встей зависитъ его судьба: удача — я отдаю ему Надежду, неудача — я выгоню его вонъ и сію же минуту отправлю двченку въ костромскую вотчину, да и отодрать еще велю. Ну, Черемисовъ, говори!

Гусаръ улыбнулся.

— Счастье господину купцу, въ часъ онъ попалъ.

— Какъ? — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, хватая Черемисова за руку.

— Да такъ. Катерина Андреевна у тебя въ „Лаврикахъ“ подъ надзоромъ и на попеченіи Матрешки. Черемисовъ, голубчикъ, никогда не сплошаетъ.

Павелъ Борисовичъ бросился къ гусару и схватилъ его въ объятія.

— Аркаша, милый, родной, да неужели это правда? Да? Неужели? ты увезъ ее?

— Еще какъ! Никто и не видалъ, никакой погони... Но посл объ этомъ, посл, а теперь сть и пить, я умираю отъ голода, отъ жажды, отъ усталости!

Павелъ Борисовичъ обнялъ Черемисова, поцловалъ, крпко сжалъ ему руку и торжественно проговорилъ:

— Вотъ теб моя рука, Черемисовъ, и вотъ теб моя клятва: даю честное слово дворянина, что я исполню для тебя все, что бы ты не пожелалъ, аминь!

Павелъ Борисовичъ позвонилъ въ серебряный колокольчикъ.

— Сказать, чтобы дюжину шампанскаго подали къ ужину, лошадей мн къ двумъ часамъ ночи, тройку и позвать Шушерина.

Когда лакей вышелъ, Павелъ Борисовичъ подошелъ къ Латухину, безмолвно стоявшему въ углу и съ удивленіемъ прислушивавшемуся ко всему, что тутъ говорилось.

— Латухинъ, вы попали именно въ часъ, — заговорилъ Павелъ Борисовичъ, весь сіяя, ликуя и словно выростая. — Мой другъ, Аркадій Николаевичъ Черемисовъ, привезъ мн радостную всть и ради этого я исполняю ваше желаніе, отпускаю Надю...

— Павелъ Борисовичъ! — воскликнулъ Латухинъ, захлебываясь.

— Постойте. Завтра же мой довренный сдлаетъ бумагу и Надя получитъ вольную, а деньги, которыя вы заплатите мн за нее, я подарю Над на приданое. Я не хочу, чтобы моя крпостная выходила безприданницей.

Латухинъ бросился къ ногамъ Павла Борисовича, но тотъ поднялъ его.

— Вотъ его благодарите, гусара этого лихого.

Сіяющій Латухинъ подошелъ къ Черемисову.

— Спасибо вамъ, господинъ офицеръ, русское спасибо, поклонъ до земли! Радостнымъ встникомъ явились вы и ангеломъ избавителемъ для меня!

— Очень радъ, голубчикъ! — смясь, отвчалъ Черемисовъ. — Вотъ продуюсь въ карты, прокучусь до тла, такъ вы мн денегъ дадите подъ заемное письмо до оброка. А?

— Сколько угодно, ваше благородіе!

— Ты забылъ, Аркадій, что мой бумажникъ всегда къ твоимъ услугамъ, — сказалъ Скосыревъ.

— Вотъ еще, стану я у своего деньги занимать, да особенно при такихъ обстоятельствахъ! Словно плату за услугу получу. Да мн и не надо пока, есть, а тамъ откуда нибудь съ неба упадутъ. У купца вотъ займу. А сегодня пить съ купцомъ будемъ, помолвку его отпразднуемъ. Хорошенькая у тебя женка будетъ, купчикъ, честное слово! Одть ее куколкой, такъ хоть на показъ!

Иванъ Анемподистовичъ не зналъ, что длать отъ нахлынувшаго вдругъ счастія. Онъ то плакалъ, то смялся, каждую минуту подходилъ благодарить Скосырева и Черемисова. Когда первый приливъ радости немного прошелъ, Иванъ Анемподистовичъ сообразилъ, что господа пригласятъ его участвовать въ приготовляемомъ ужин и позовутъ пожалуй Машу, о чемъ и намекалъ уже Черемисовъ. Это было очень не желательно Ивану Анемподистовичу: онъ боялся, что Маша можетъ выдать себя и вотъ онъ попросилъ Павла Борисовича отпустить его и Машу, чтобы обрадовать старуху мать.

— Хорошо, позжай себ, мн все равно, — охотно согласился Скосыревъ. Ему не до того было.

Вошелъ Шушеринъ.

— Прощаю я теб, лисица старая, твои проказы, — обратился къ нему Павелъ Борисовичъ. — День сегодня такой, случай такой. Надежду я отпускаю на волю и завтра же по имющейся у тебя довренности соверши въ палат вольную и выдай вотъ купцу, а деньги перодашь потомъ мн, — я ихъ подарю невст на приданое.

Павелъ Борисовичъ, смясь, обратился къ Латухину:

— Ты этому волку старому много не давай за его хлопоты, а то вдь онъ ограбитъ тебя. Ну, ступайте. Шушеринъ, отпустить съ нимъ Надежду!

Низко кланяясь Павлу Борисовичу, вышелъ счастливый Латухинъ.

— На свадьбу насъ позови! — крикнулъ ему въ догонку Черемисовъ.

Только что затворилась за Латухинымъ дверь, какъ Павелъ Борисовичъ снова бросился обнимать Черемисова.

— Никогда, Аркадій, я не забуду твоей услуги, никогда! — говорилъ онъ, цлуя пріятеля и пожимая ему руку. — Разскажи же какъ было все? Какъ чувствуетъ себя Катерина Андреевна? Что она говоритъ?

Черемисовъ подробно разсказалъ о похищеніи Коровайцевой, восхваляя удаль и находчивость Скворчика.

— Привезли мы ее въ Лаврики и сдали Матрон и ухавшей съ Катериной Андреевной добровольно двк. Ну, конечно, были слезы, угрозы, истерика, а въ конц концовъ красавица, думается мн, рада этому приключенію.

— Рада?

— Думаю. Во первыхъ, я убжденъ, что ты нравишься ей, а во вторыхъ, ей Богу, женщины любятъ такія приключенія, особенно женщины съ темпераментомъ Катерины Андреевны. У нея въ жилахъ польская кровь, она огневая, а жизнь въ хуторишк съ этимъ медвдемъ ей не понутру. Поврь, что кончится тмъ, что она полюбитъ тебя и будетъ твоею по доброй вол.