КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Катерина Андреевна позвонила, дернувъ сонетку, и въ ту же минуту изъ однхъ дверей вошла Глафира, и изъ другихъ дежурная горничная, одна изъ тхъ, которыя остались вн подозрнія.

— Ванну мн, и постель, — приказала Катерина Андреевна и ласково и нжно обратилась къ Павлу Борисовичу со словами: — Покойной ночи, сладкихъ сновидній!

Павелъ Борисовичъ низко поклонился и пошелъ. Въ эту минуту за шумомъ втра послышался рзкій и продолжительный свистъ. Такой же свистъ раздался съ другаго конца усадьбы.

— Что это? — вздрогнувъ всмъ тломъ, спросила Катерина Андреевпа.

— Вроятно, ночныя сторожа, — отвтилъ Павелъ Борисовичъ и прислушался.

Сейчасъ же за свистомъ раздались усиленные и тревожные звуки трещетокъ, съ которыми ходили по усадьб сторожа, а три громадныя овчарки, спускаемые съ цпей только на ночь, съ яростнымъ лаемъ бросились къ той сторон, гд господскій садъ соединялся съ лсомъ и былъ отдленъ отъ него каменною оградой. Чрезъ минуту лай превратился въ какой то ревъ, затмъ раздался визгъ одной собаки, другой, третьей и все смолкло, только трещетки сторожей еще чаще и усиленне загремли.

Вс въ комнат стояли какъ окаменлые.

— Но что же это, однако? — тревожно проговорилъ Павелъ Борисовичъ.

Въ эту минуту раздался еще свистъ, еще, и вотъ кто-то пронзительно закричалъ въ глубин двора, а во мрак ночи за садомъ вспыхнулъ огонь, другой, третій.

Павелъ Борисовичъ бросился къ сонетк.

— Поль, не покидай меня, не покидай, это они, это разбойники! — съ воплемъ бросилась къ нему Катерина Андреевна. Пронзительно завизжали Глафира и горничная.

— Смирно! — крикнулъ на нихъ Скосыревъ. — Запереть комнату и ни съ мста! Не бойся, Катя, это вздоръ, этого быть не можетъ! Я подыму сейчасъ людей, я переловлю этихъ мерзавцевъ, если это они. Пусти меня, дорогая, не бойся!

Онъ почти на рукахъ донесъ Катерину Андреевну до кушетки и бросился изъ комнаты, крикнувъ Глафир приказаніе запереть дверь и заставить ее мебелью.

Въ дом поднялась уже суматоха. Вс слышали происходившее въ усадьб и всполошились. Ревомъ ревли двушки и казачки, бгали изъ комнаты въ комнату помщики, натягивая на себя одежду и безцльно толкаясь; мрачно и какъ то зловще стояли тамъ и сямъ лакеи, переглядываясь другъ съ другомъ.

— Что это? — крикнулъ Павелъ Борисович, подбгая къ одному изъ лакеевъ.

Тотъ вытянулся и поблднлъ.

— Что это, спрашиваю я?

— Н-не могу знать.

— Разбойники, сударь, — угрюмо отвтилъ другой. — Собакъ перебили, сторожей тоже, кажись. Изъ окна изъ этого видно вотъ... Человкъ десять перелзло черезъ заборъ, а теперь ворота отпираютъ...

— А что же дворня? Что челядь вся длаетъ? Охотники гд, конюхи?

— Что-жъ конюхи? Конюхи, чай, заперты, какъ въ западн.

— Запирай двери, живо! Оружіе берите изъ кабинета и боскетной[30], заряжайте вс ружья, пистолеты!

— Что-жь, сударь, заряжать? Теперь, стало быть, шабашъ, теперь...

Лакей не договорилъ и покачнулся отъ здоровенной затрещины Павла Борисовича.

— Молчать, собака, и слушаться! — крикнулъ Павелъ Борисовичъ, какъ кричалъ, бывало, эскадрону. — Перваго убью изъ своихъ рукъ, который ослушается! Запирай вс двери, заставляй мебелью, сундуками, бери оружіе!

Онъ бросился въ кабинетъ и въ потьмахъ нащупалъ стну съ развшаннымъ оружіемъ. Схвативъ, что попало, онъ вернулся въ угольную комнату и крикнулъ, чтобы зажигали свчи во всхъ комнатахъ. Съ умысломъ или отъ страху его не слушали, и онъ принялся наносить удары ножнами тяжелой кавалерійской сабли направо и налво. Тамъ и тутъ вспыхнули свчи. На двор между тмъ по всмъ направленіямъ сверкали фонари, раздавались голоса, со скрипомъ и грохотомъ отворялись ворота и гд то яростно и пронзительно кричалъ человкъ, котораго, вроятно, били. Вс эти звуки покрылъ выстрлъ, потомъ другой, третій, а затмъ раздались крики, брань, вопли.

— Псари вырвались и стрляютъ, — шепнулъ одинъ лакей, дрожа всмъ тломъ, неуклюже и нехотя подвигая столъ къ запертой двери.

— Переколотятъ всхъ, ежели такъ, — отвчалъ другой.

— Толкуй! — угрюмо отвтилъ третій, утирая кровь изъ разбитаго ножнами сабли носа. — Для очищенія совсти стрляютъ, чтобы посл отвта не давать. Кому охота взаправду то стрлять? Вс подготовлены, вс перемны, какой ни на есть, ждутъ.

— Такъ, можетъ, отпереть двери то, Тихонъ Андронычъ? — шепотомъ спросилъ молодой лакей.

— Дуракъ! Ты запирай, ружье вонъ возьми, чтобы посл въ отвт не быть, а они попадутъ и въ окно, не бойся!

Павелъ Борисовичъ разбудилъ крпко спавшаго Черемисова, и они теперь вдвоемъ бгали по комнатамъ и отдавали приказанія. Въ одной сорочк, въ сапогахъ со шпорами, всклокоченный и полупьяный посл ужина, Черемисовъ грозно и властно командовалъ, бгая по комнатамъ съ саблей наголо въ одной рук и съ пистолетомъ въ другой.

— Защищать каждую дверь грудью! — кричалъ онъ. — Руби мошенниковъ, бей, чмъ попало, стрляй!

— Ловокъ больно! — насмшливо и почти громко проговорилъ одинъ изъ лакеевъ, жена котораго недавно была жестоко наказана по приказанію Катерины Андреевны и сослана въ костромскую вотчину за сожженную утюгомъ юбку и за грубость.

— Что? — грозно обратился къ нему Черемисовъ.

— Ничего, прохало.