Куплю чужое лицо

Я вслух подивился этому контрасту, на что Сильвио заметил, что это специальный замысел, на который все обращают внимание. А разгадка проста: изящные музыкальные инструменты и ковры, как бы символизирующие землю и дух, в общем, все это в черно-белой гамме выражает его тонкую душу и прожитую жизнь.

Молчаливый раб в мгновение ока зажег свечи в канделябрах и так же молчаливо испарился.

Сильвио даже не проводил его взглядом. Как будто это была ходячая зажигалка.

При свете я наконец смог внимательно рассмотреть изысканную черную рубашку с вышивкой, которая красовалась на Сильвио. Пока я тосковал в тюрьмах и психушках, мода шагнула далеко вперед. Интересно, какие вкусы были у людей, без почтения относящихся к закону, – боссам криминального мира?

Я пригляделся – и обомлел. В вертикальных полосах на расписной рубахе Сильвио отчетливо были вышиты петушки с пунцовыми гребнями и расфуфыренными вздернутыми хвостами.

Слово «петух» на зоне – как приговор. И я призадумался, как бы деликатней сообщить Сильвио о том, что его стильная рубашка «а-ля рюс коза ностра» похуже гранаты с выдернутой чекой.

– Сергей Ильич, а ты очки вообще носишь?

Спросил я не зря, так как заметил, что старик щурится, стараясь заглянуть за пределы старости без необходимой в его возрасте принадлежности – очков. Сильвио отчаянно молодился. И мечты о молодой жене, вырвавшиеся в блицкриге на посту милицейского контроля, тому вялое подтверждение.

– К чему вопрос?

– Кто тебе пошил эту рубаху?

– Я не шил. Я купил ее в модном салоне, Бенито порекомендовал, он у меня консультант. Сам знаешь: сидишь, от моды отстаешь, когда бушлат день-деньской таскаешь. А тут сказали: «русский стиль».

Тянуть «базар» далее было некуда.

Я более чем тактично попросил Сильвио снять рубаху и внимательно рассмотреть вышивку. Зависла предгрозовая тишина.

– Ёпарасете… Петухи!!! Мне, я вор в законе! Петухов на груди, как ордена ношу! Бенито, сволочь, ты что мне посоветовал?!

Флейтист (оказывается, он был Бенито!) тут же вырос перед Сильвио, изогнулся вопросительным знаком и с тем выражением недоумения пробормотал:

– Вы же сами сказали, надо что-то оригинальное, в русском стиле, мужской характер…

– Я сейчас напялю на тебя эту педерастическую рубашку и отправлю на зону, и ты будешь с мужским характером старшим у «петухов»!

Поняв, что с отправкой на зону погорячился, Сильвио прорычал, уже более тише:

– В камин ее!

Флейтист пожал плечами, мол, как тут угодить, и бросил рубашку в пламя.

Пока мы смотрели, как вышитые петухи корчатся в огне, Сильвио успел переодеться.

На этот раз он надел белую рубаху без выкрутасов и сразу сел за черный рояль, размял длинные пальцы вора-карманника.

Мы с Паттайей затаили дыхание. Что еще затеет старый черт…

Но пальцы извлекли гармонию, это было невероятно, но уши да услышали; музыка лилась из-под клавишей все стремительней и стремительней… Сильвио бросил на нас насмешливый взгляд, мол, не ожидали.

Закончив пассаж, он небрежно бросил:

– Я закончил музыкальную школу по классу фортепьяно. Это единственное, что я успел завершить, прежде чем моя жизнь пошла наперекосяк. Благо в любой, даже захолустной, зоне было пианино. И после обязательной «Мурки» для братвы и Полонеза Огинского для тюремной администрации, от которого она тащилась до слез, я мог сколько угодно музицировать для души…

Не вставая из-за фортепьяно, Сильвио бросил многозначительный взгляд на Бенито и повернулся к партитуре. Бенито почтительно кивнул, подошел к стенной полке и взял тубус размером чуть поменьше уже нам известного. Мы напряглись, особенно когда он, тихо подойдя к Сильвио, который ничего не подозревал, стал медленно открывать этот тубус. Вздохнули с облегчением: с ловкостью фокусника Бенито извлек серебристую флейту.

– «Зигфрид-идиллию»! – не оборачиваясь, произнес Сильвио.

Бенито вскинул брови, кивнул, облизал губы, тут же сверкнула серебристая молния флейты, и словно жемчужная россыпь звуков наполнила зал.

Сильвио будто воспарил над клавиатурой, музыка брызнула из-под его стремительных пальцев, сливаясь с чистым голосом флейты.

Ощущение полного умиротворения окатило меня, зарешеченные дома исчезли, как бредовое наваждение, но и явь была иллюзорным сном… Я глянул на Паттайю, глаза ее были широко распахнуты от изумления, калейдоскоп невероятных событий сегодняшней ночи завершился волшебным концертом для двоих. Это была странная музыка, она создавала беспричинное ощущение идиллии, счастья, всепоглощающей гармонии.

Ничто не вечно, кроме музыки. Но и она затихла. Не сговариваясь, мы вскочили и отчаянно зааплодировали.

– Это фантазия Рихарда Вагнера на темы оперы «Зигфрид», – пояснил Сильвио. – А чтоб идиллия была полной, необходимо подкрепиться. По времени уже скоро будет завтрак, но будем считать, что это ужин. Соловья баснями не накормишь…

– И баснописца соловьями… – добавил я.

– Меньше гуся у нас птицу не подают. Как сказал Собакевич, странная птица гусь: одной мало, а двух – много. Дормидонт, – обратился Сильвио к появившемуся в зале Усредненному, – что у нас сегодня на ужин?