Куплю любовницу для мужа

Как сладко звучит эта фраза: "Я буду вас слушаться". Сколько покорности в голосе и взгляде! Как она очаровательно складывает пухлые губки и слегка придыхает, когда произносит: "Во всем". Наверное, это ирония судьбы, но она очень похожа на Настю одиннадцать лет назад. Выдохнув, Гордей считает до пяти, успокаивая огонь, пылающий в бедрах, и берет в руки телефон. Нужно заранее подготовить место для мягкой посадки. После ресторана — сразу в гостиницу. Но ехать в незнакомое место опасно. Сейчас везде камеры и папарацци. Скандал не нужен никому. Поэтому только проверенные и полностью дискретные места у своих. Как, например, тихая, уютная и очень дорогая гостиница в Барвихе, принадлежащая Саньку — его приятелю по теннисному клубу. Единственный минус этого заведения в том, что номера приходится заказывать заранее. Слишком много желающих и вечно осторожных женатых мужчин. Хотя Санек всегда выручит, потому что у него по всей Москве сеть небольших гостиниц. Или — как он их сам называет — траходромов. Пока в 90-е и в 2000-е годы все рвались в политику и большой бизнес, Саня по всей столице тихо скупал хорошие помещения.

— Так и останешься до конца жизни портье, — иногда подшучивал над ним Гордей.

— Не портье, а владелец апартаментов! — возражал Саня. — Дураки вы все. Продаете людям воздух. Сегодня человеку нужен адвокат, а завтра нет. Вот и будешь ты, Горд, в поисках клиентов метаться с высунутым языком вместо галстука. А меня народ всегда сам найдет. Потому что при любой власти и бардаке в стране человеку нужно хорошо покушать и сладко потра… гхм… полежать в приятной компании. Поэтому я без клиентуры и заработка никогда не останусь.

— Саня, привет!

— Горд, ты куда пропал? Я тебя в теннисном клубе ждал все прошлое воскресенье.

— Да дела не пустили.

— Дела, — хмыкнул приятель. — Это у воров дела, а у нас финансы.

— Слушай, Санек, мне в твоей берлоге, в Барвихе Лакшери Виллидж номерок нужен. Есть свободные места на сегодня?

— Это смотря какой самолет запрашивает посадку на мой траходромчик. Кто хочет приземлиться? Ты, что ли?

— Ну а кто же еще?

– Да ладно! Ну ты тихушник! — рассмеялся вечно поддатый и оттого радостный Санек. — А говорил, что жене не изменяешь, что у вас все честно. Бла-бла-бла!

— Люди меняются, Санек. Это я тебе, как адвокат, говорю.

— А я тебе, как владелец секретных траходромов, говорю, что нет. И если кто-то налево не заворачивает, значит, его просто пока не поймали. Или у него импотенция.

— Философ чертов. Номер дашь?

— А то! Президентский дам. Со скидкой. Там кровать пять метров — так что место для маневра всегда найдется. Можешь там хоть круги нарезать и со своей красоткой играть, во что захочешь. Даже в футбол. На прошлой неделе там сам Робби Уильямс — английская попа-звезда простыни мял.

— Один мял или с парламентом? — осведомился Гордей. — На пяти метрах-то много депутатов поместится.

— Тьфу на тебя, сволочь политическая! — хмыкнул Санек. — Я тайны клиентов не выдаю. Ты просто зацени степень моей к тебе уважухи.

— Ладно, заценил. За мной не заржавеет. Спасибо, Санек!

— Удачной охоты, Ка!

— Бывай!

5 глава. Таблетка от женского одиночества

Анастасия

Выхожу из офиса. Руки дрожат. Ноги слабеют. Больше всего мне сейчас хочется закрыть глаза и чтобы все это само закончилось. Просто рассосалось. Не знаю как. Но чтобы все было хорошо. Мне так нужно с кем-то поговорить! Дергаю "молнию" на сумке, чуть не срывая ее. Какое счастье, что у меня есть Макс! Как бы я сейчас одна? Наверное, старею. Раньше все в себе держала, никому ничего не рассказывала и справлялась. Как в балете: мышцы сводит, живот от голода прилипает к ребрам, зубы сжаты так, что аж в ушах ломит. И к станку! Час, два, три, четыре подряд. Терпи, Настя, терпи!

Плие, релеве, батман тандю, антраше. До седьмого пота. И улыбаться не забывай. Чтобы никто ничего не заметил, иначе с радостью засунут палец в рану и будут ковырять. Жизнь вообще очень похожа на балет. Как посмотришь со стороны — так у всех радостные фоточки в соцсетях. Мы в Турции, мы на Кипре, мы в лесу на шашлыках. Улыбаемся и машем. А внизу кровь в пуантах, грязь и склоки. И черные мысли по ночам. А рассказывать никому нельзя, потому мы все на вечном позитиве.

В страшное время живем. Нас отучили плакать на людях. Раньше как случится что — бабы посреди улицы выли, убивались от горя, и все бежали им на выручку. А теперь что? В крайнем случае, заводят левые аккаунты в соцсетях и плачут тихо в анонимном закрытом сообществе. Иногда смотришь на соседку, которая через два дома от тебя живет, она холеная такая и вся в шоколаде. И даже не предполагаешь, что это она и есть Маруська-85, которой так по жизни хреново, что ее знают все бедные бабы из интернет-сообщества "Не будите в бабе лихо". И ночами и вечерами вместе с ней плачут на интернет-страницах. А в лицо не знают. Как же мы дошли до жизни такой, что горе считается неприличным? И это на Руси, где смех и улыбка без причины всегда считались признаком дурачины?

Набираю Макса.