Купола, дворцы, ДК. Судьбы и смыслы архитектуры России

Эта книга – первое авторское исследование, которое охватывает всю архитектуру России. При советской власти в «Историях русской архитектуры» освещался только период до 1917 года, так как потом, с общепринятой тогда точки зрения, начиналась совершенно необыкновенная и якобы не имевшая ничего общего с прошлым советская архитектура. Кроме того, даже подобные издания давно не появлялись: последними были учебник Пилявского – Тица – Ушакова (несколько раз выходил с изменениями и без) и книга Иконникова «Тысяча лет русской архитектуры». Таким образом, уже более 30 лет не выходило никаких обобщающих трудов по истории архитектуры России, и еще не было такого, который соединил бы русскую архитектуру с советской и постсоветской. Правда, если говорить о коллективных трудах, то с 2007 года в Государственном институте искусствознания в Москве составляется и понемногу издается грандиозная «История русского искусства». Однако из двадцати двух томов за более чем 15 лет вышло только семь, так что полным рассказом о русской архитектуре это собрание станет, увы, очень и очень нескоро.

При этом за тридцать лет свободного исследования архитектуры России вышло много великолепных трудов, которые существенно меняли представления ученых об отдельных периодах ее развития, а также о механизмах архитектурного процесса. Одна из важных задач, которые я ставлю перед собой, заключается в кратком и структурированном изложении наиболее значимых аспектов накопленных на сегодняшний день знаний и подходов, разработанных специалистами по истории архитектуры России за последние 30 лет.

Начнем с того, что в последние десятилетия на архитектуру стали принципиально чаще смотреть через социальную и политическую оптики. Любое здание возникает на пересечении возможностей и желаний заказчика, идей и навыков архитектора и мастеров, конкретной социальной, политической и религиозной ситуации. Сегодня архитектор далеко не всегда воспринимается абсолютным и единственным творцом здания, каким он предстает в огромном большинстве старых текстов, особенно до середины ХХ века. Для периода до XVIII века гораздо более плодотворным оказалось изучение строительства «по образцу», коллективного творчества артелей, роли заказчика и архитектурной иконографии. В исследовании архитектуры последних двух столетий особое внимание уделяется теперь роли институций и коллективов, их взаимодействию с государством и его представителями.

Падение железного занавеса существенно расширило представления всех российских историков архитектуры о зарубежном контексте – и через книги, и через осмотр памятников. На смену преобладавшей в советское время парадигме приоритета и автохтонности отечественного постепенно пришло осознание тесной взаимосвязи России с мировой архитектурой и огромной роли заимствований из зарубежных источников.

Громадный, не побоюсь этого слова, шаг был сделан в изучении российских регионов, которые еще полвека назад были абсолютной terra incognita. Появилось большое количество исследований по отдельным узким темам, а также обобщающие каталоги – подробный в описаниях, но пока совсем не полный «Свод памятников» (с 1998 года вышло около 20 томов по 6 областям), а также почти исчерпывающие по подбору объектов интернет-ресурсы temples.ru и sobory.ru.

В последнее десятилетие много внимания уделяется изучению советской архитектуры. Основной корпус старых текстов о ней писали активные участники архитектурного процесса того времени, что имело как плюсы, так и огромные минусы. В целом сейчас, по сравнению с тем, как это было еще лет десять назад, советская архитектура видится более связанной с дореволюционной и менее изолированной от мировых процессов.

Итак, эта книга – некое обобщение всего главного, в чем сходятся коллеги, то есть повествование, которое претендует на объективность в максимально возможной степени (если в гуманитарной науке вообще что-либо может на нее претендовать). К этому я добавляю мнения по тем темам, в которых историки архитектуры не согласны друг с другом. Выбор определенного мнения с моей стороны, конечно, субъективен. Наконец, я включаю в текст и собственные размышления, прежде всего по колониальным сюжетам.