Куприн — мой отец

Звонкие стихи Бальмонта — выражение его душевных переживаний, чувств, мыслей, мечтаний. Писал он их на одном порыве и никогда ничего не переделывал, даже если ему указывали на какие-нибудь ошибки. Его жена Екатерина Алексеевна вспоминала, что для него, как для ребенка, не было прошлого, не было и будущего, было только одно настоящее.

Бальмонт предпочитал женское общество и всегда был в кого-то влюблен. «Любить любовь», — говорил он. Его успех у женщин даже невозможно объяснить. Его любили женщины с чистыми душами, женщины самоотверженные. И так почти до конца его жизни, не говоря уже о толпах обожательниц, готовых броситься к его ногам.

Бальмонт принимал все эти фимиамы любви как нечто совершенно нормальное и не хотел считаться с возможностью ревности или недовольства.

В 900-е годы, в Париже, он встретился с молодой студенткой-математичкой Еленой Цветковской, которая полюбила его фанатично. Постепенно она прочно вошла в его жизнь, у нее родилась дочь Мирра.

Мировая война застала Бальмонта в Париже.

В Москве в это время в Камерном театре шли пьесы Калидасы и Кальдерона в переводе Бальмонта. Он рвется на родину, но ему удается вернуться только в 1915 году. Импресарио Долидзе, тот, который устроил поездку с лекциями Куприна и многих других, устраивает поездки Бальмонта в 1915 году на Кавказ и по всей России с выступлениями «Поэзия, как волшебство» и также с его переводом Руставели «Витязь в тигровой шкуре». Всюду лекции пользовались громадным успехом. Вернувшись, он мечется между Москвой и Петроградом, между двумя семьями, двумя женщинами. Параллельно у него масса романов. «Я устал от чувств, — говорил он. — Если бы все мои любови волею бога превратились в сестер моих, любящих друг друга, а ко мне, не считаясь, устремили бы лишь сестрины любови, я, вероятно, вздохнул бы с безмерным облегчением. Больше яда в любви, чем меда. Или нужно любить, как Дон-Жуан. А этого последнего мне что-то в сердце давно уже не позволяет».

Революцию Бальмонт воспринял и восторженно и растерянно.

Москва, 1919 год, 27 декабря. Ночь. Из письма Бальмонта к жене Екатерине Алексеевне:

«…Меня призвали в Чрезвычайную комиссию. Был донос на меня, будто я в непосредственной связи — с чем, ты думаешь — с Принцевыми островами! Там кто-то под моим именем напечатал какие-то стихи против советской власти. В белогвардейской газете. Я объяснил, что никуда таких стихов я не посылал, да у меня их и нет, и я абсолютно чужд политики… Следователь — усталая женщина в пенсне, спросила меня, каковы мои политические убеждения. Я скромно ответил: „Поэт“. Меня отпустили. Изумительная история!»

«…Некоторых черт в поэте никогда не бывает, — говорил Бальмонт. — Так, поэт изменчив, он изменчивей морской волны, но никогда поэт не был изменником. Измена, изменничество, низость, предательство несовместимы с достоинством поэта, и я не знаю в истории ни одного поэта, который бы предал свою родину».

В 1920 году Бальмонт через А. В. Луначарского получает командировку на год в Париж. Но, не сдержав своего слова Луначарскому, он остается в эмиграции в Париже вместе с Еленой и дочерью Миррой.

Бальмонт начинает высказывать взгляды, враждебные советской власти. Но, несмотря на то что он, может быть, более других был приспособлен к жизни за границей, провел там много времени и имел колоссальные знакомства, ему также, как говорил Куприн, «не хватало крепкой душевной основы, — а все-таки там дом — захочу и поеду».

Вот отрывок из его стихотворения:

Я в старой, я в седой, в глухой Бретани,
Меж рыбаков, что скудны, как и я.
Но им дается рыбка в океане,
Лишь горечь брызг — морская часть моя.
Отъединен пространствами чужими
Ото всего, что дорого мечте,
Я провожу все дни, как — в сером дыме.
Один. Один. В бесчасье. На черте.
Мелькают паруса в далеком море,
Их много, желтых, красных, голубых,
Здесь краска с краской в вечном разговоре,
Я в слитье красок, темных и слепых.
Мой траур не на месяцы означен,
Он будет длиться много странных лет.
Последний пламень будет мной растрачен,
И вовсе буду пеплом я одет.

Много писем писал Бальмонт из-за границы своей жене Е. А. Андреевой, единственной женщине, которую он любил всю жизнь. Любовь к родине и к ней, тоска по ним как бы сливаются воедино.

Об этом свидетельствуют его письма к Екатерине Алексеевне; не могу не привести несколько отрывков из них.

«1920 г. 26 декабря, Париж.

Бледное утро.