Куратор

Роберт сказал, что она будет водить трамвай, а он – ждать на остановке: «И ты наденешь форму». Ди отозвалась – ну конечно, она наденет форму и будет носить ее лучше, чем кто-либо до нее. Роберт ответил, что он в этом не сомневается. Он держался того мнения, что и снимать форму у Ди получится лучше всех на свете.

– Может оказаться небезынтересным что-нибудь поджечь, – продолжал он. – Как насчет твоего треклятого музея? Конечно, они твои друзья, Дора, но я хочу расплавить всех этих восковых мужчин. Что скажешь?

Дора ответила, что если уж разрушать, то нужно разбить молотками анатомически нелепую статую женщины в фонтане на Брейси-сквер. Роберт возразил, что статуя ему нравится, это великое искусство, которого Ди не понимает, но лучше, пожалуй, будет ничего не разрушать. Наоборот, следует сохранить подобные сокровища. Он обрадовался, что Ди напомнила о Брейси-сквер: нужно будет тщательно отдраить статую щеткой при первой возможности.

– Можем сжечь дотла Ювенильные пансионы, – предложила Ди. – Тут я возражать не стану.

– Хорошо, – согласился Роберт.

– Вот и славно, – отозвалась она.

А он покажет ей свою родовую усадьбу, спросила Ди.

Конечно, покажет, как же иначе? А по дороге они смогут подняться в горы, поглядеть на монолиты и отколоть себе по кусочку. Он всегда мечтал увидеть их вблизи.

Лодка медленно плыла под солнцем, и разморенным пассажирам захотелось спать. Роберт повел Ди в лес, окружавший фамильную усадьбу, и показал платформу на дереве, сколоченную для него работниками отцовых конюшен. Лейтенант показал, где выцарапал вилкой свое имя: «Боб».

– Я тогда был только Бобом, – сказал он.

Ди отправилась в спальню миссис Барнс, но двери оказались плотно закрыты и заперты. Вечное уединение было единственным подарком, который она могла сделать отсутствующей женщине.

Роберт гадал, сколько они смогут развлекаться в отсутствие людей, не затоскуют ли по обществу других.

Ди опустила в воду носовой платок, выжала и протерла лицо – щеки, обгоревшие на солнце, начинало неприятно стягивать.

– Если мы будем скитаться достаточно долго, кто-нибудь и отыщется. Можем отправиться на лодке через океан в Париж или в Константинополь… или в Лондон…

Но Роберт возразил:

– Нет, Дора, все исчезли. Остались только мы. Тебе придется удовольствоваться мной, а я попытаюсь удовольствоваться тобой, и нам придется довольствоваться тем, что осталось в мире. Ты сама установила эти правила.

Тогда Ди заговорила о других мирах. Может, они отправятся в иные миры. Может, существуют волшебные двери, через которые можно туда попасть. Раньше она верила, что в особняке Общества психейных исследований живет волшебство, с этой идеей носился ее брат…

– Нет, – капризно настаивал Роберт. – Придется смириться с тем, что у нас есть только этот мир.

– Хорошо, – ответила Ди.

Но в конце концов они покинули родовую усадьбу, когда в стране не осталось ничего посмотреть. Они уплыли во Францию, пили чай в Бомбее, осматривали пирамиды. Состарились. Лежа на одеялах на набережной Ялты, они глядели, как солнце пробкой отскакивает от Черного моря и попадает точно в зазор между двумя полумесяцами, как желток, вернувшийся в скорлупу. Они поселились в незнакомом душном дворце, где лежал толстый слой пыли и было много книг на языке, которого они не знали, а вокруг благоухал разросшийся буйный сад.

Ди и Роберт вяло спорили, кто умрет первым и оставит другого в одиночестве.

– Ну, это уже от нас не зависит, – сказала Ди.

– Не зависит, – признал Роберт.

Роберт перебрался на корму и вытянулся рядом с Ди, найдя ее руку. Лодка плавно покачивалась.

– Ты мне дорога́, – проговорил он. – Ты же это знаешь?

– Да, – ответила Ди, подумав: «Я тоже немного люблю тебя, Роберт Барнс». – Под моим началом нет другого мужчины, которого я предпочла бы тебе, – пробормотала она.

Она повернула голову и прижалась разгоревшимся лицом к виску Роберта, вдохнув анисовый запах его тоника, запах его пота и запах летнего дня. Понемногу они задремали.

Вестибула

Вечер еще не наступил, когда Роберт попрощался с Ди у музея. Он не мог остаться на ночь – его ждал комитет по здравоохранению и благосостоянию народонаселения.

– А как насчет моего здоровья и благосостояния, лейтенант? – спросила Ди.

Роберт поцеловал ее.

– Я уверен, ты сумеешь о себе позаботиться, Дора. Но я постараюсь прислать сюда людей вскрыть сточную трубу в углу. Пахнет наверняка оттуда. Видимо, забилась.

Ди подняла руку, но ее лейтенант уже отвернулся и зашагал прочь. Гнилостный смрад стал еще плотнее на дневной жаре, и атмосфера на улице казалась невыносимой. Трупная вонь словно сгустилась и обрела плоть: Ди так и чувствовала, как потрескавшиеся желтые пальцы проникают за ворот платья.

Она отперла дверь большим ключом, вошла в музей и сразу задвинула засов.