Курчатов

Моя жизнь?.. Мне стыдно писать о ней. Вот, когда я так спокойно сижу одна и обдумываю все, что вижу, что живу пусто, бессмысленно и глупо. Но как увлекает меня эта пустота, шумная, пестрая! Стыдно. После трех лет тихой, детски простой и ясной жизни в Феодосии, потом очень тяжелой, в сущности, для меня зимы в Симферополе, потом опять феодосийской тиши, одиночества и однообразия летом — здесь наступила реакция. Мы с сестрой увлеклись тем веселым, легким, приятным и пестрым, что может дать нам здешняя жизнь. Я почти не учусь, Университет стоит в стороне, и одна мысль о нем терзает мою совесть, поэтому я ее гоню. Не то чтобы я не хотела учиться, о нет, я очень хочу, мучаюсь своею распущенностью, но, знаете, всю меня охватила какая-то лень, пассивность и даже беспечность в этой области. Чем сидеть за столом с карандашом в руках и выводить какие-нибудь формулы, гораздо приятнее разлечься на диване и читать какой-нибудь французский роман или историю архитектуры Петрограда, которой я теперь увлекаюсь. Знаете, это очень интересно. Я хожу по городу, смотрю на дома, на решетки, церкви, мосты, определяю век, стиль, любуюсь красотою, характерною для барокко или классицизма. Читаю прекрасную книгу Курбатова „Петербург“, а потом устраиваю себе практические занятия по городу и расхаживаю с этой книгой как с гидом. Интересно и увлекательно произносить великие имена великих архитекторов: Растрелли, Воронихина, Фельтена и др. и останавливаться перед Зимним дворцом, Казанским собором, решеткою Летнего сада с новыми мыслями, с новым, более тонким и чутким восприятием их красоты. У меня много друзей, и если мы не в театре, не на вечеринках друг у друга, то занимаемся изобретением новых удовольствий. Вот на днях планируется веселый маскарад у моей подруги, потом ложа в Мариинском театре на „Валькирию“ Вагнера, потом „бал“ у Нюси, потом прогулка на лыжах в Царское. Весело, не правда ли? И мне ужасно весело. Я увлекаюсь, теряю спокойствие, уравновешенность и благоразумие. Когда-то я сокрушалась о ледяном спокойствии своего сердца, теперь весь лед давно растаял. Я настроена очень романтически, я стала кокеткой, мне льстит внимание и комплименты. О, Игорь, Вы не узнали бы меня. Два раза мы веселились до утра. И на рассвете пошли веселой компанией провожать по домам подруг. Это было в 8 часов утра. И лучший момент из всей этой шумной и пестрой ночи был тот, когда мы вышли в таинственные, зимние сумерки зимнего рассвета. У меня закружилась голова от бодрой, крепкой свежести воздуха и массы воздушных, возвышающихся сугробов снега кругом… Трамваи выходили из парка, и голубые вспышки электричества делали все похожим на сказку. Хорошо! И единственно, что меня угнетает во всем этом, это когда я в спокойные здравые минуты начинаю разбирать и критиковать моих подруг и товарищей и вижу, что, в сущности, они люди мне далекие и чужие и нет у них души. Есть среди них и хорошие, да только или я не умею подойти, или они не хотят, и мы остаемся чужими. А большинство — пустота. И как-то приходится себя разделять, сдерживать, ведь сами знаете, как бывает неприятно, если скажешь что-нибудь по-твоему очень простое, понятное и естественное, а тебя не поймут: делается жаль человека, а нет чувства ужаснее жалости. Поэтому я делю себя на две половинки. Но только я сосредоточусь, раздумаюсь и начну каяться, приходит кто-нибудь, — смех, разговоры, планы на будущее, и мое серьезное настроение мигом улетает. Вот Вам моя жизнь. Что-то будет? Игорь, пишите скорее, больше, чаще. Пришлите мне свою фотографию, снимитесь в миниатюре, а я Вам тоже сделаю один подарок к Новому году, но пока это тайна, ждите.

Зима роскошная. На меня снег, мороз, мягкое, сероватое небо действуют как крепкое вино, и я хожу смеющаяся, румяная, с блестящими глазами. Я влюблена в Петроград. О, как жаль, что я не могу сейчас бродить с Вами здесь и знакомить Вас с бесподобной красотой моего родного города. Пишите. Вера».

№ 8

«Петроград, 26 января 1922 г.

Милый Игорь!