Курехин. Шкипер о Капитане

Не было мира и на сцене. На смену камерной, тихой акустике «Аквариума» или задорной разухабистой любительщины «Вокально-инструментальной группировки им. Чака Берри»[155] пришло мощное, тяжелое, тяготевшее к профессионализму электрическое звучание. Трощенков[156] за барабанами, Титов на басу, Ляпин на гитаре и Курёхин на клавишах радикально изменили и звук, и облик группы. С одной стороны, Гребенщиков именно этого упорно, в течение нескольких лет добивался; с другой – выпущенный им из бутылки электрический джинн временами становился неуправляемым. Особенно явственно это ощущалось со стороны Ляпина. Не думаю, что Саша так уж сознательно стремился подавить своей гитарой вокал Гребенщикова, – он прекрасно понимал, «кто в доме хозяин», и совершенно не хотел затмить БГ. Но бьющая через край мощь его гитары, упоение, которое он испытывал на длиннющих экстатических соло в «Рок-н-ролл мертв», и соответственный экстаз публики неизбежно смещали акценты. Я помню, как на концертах стал появляться даже самопальный лозунг «Ляпин – Бог!» – калька с известного «Clapton is God»[157]. Легко представить себе, насколько это грело душу боготворившего Клэптона Ляпина, хотя, быть может, и слегка укалывало самолюбие привыкшего уже к тому времени к безраздельному лидерству БГ.

Аппарат по-прежнему был в лучшем случае «так себе», и, несмотря на растягивающуюся на добрый час-полтора настройку перед выступлением «Аквариума» в Рок-клубе, руководил которой экспансивный перфекционист Тропилло, добиться сбалансированного звука почти никогда не удавалось. По воле постоянно преследовавшей его злой кармы страдал от этой несбалансированности больше всех Курёхин – его клавиши неизменно тонули в общем грохоте. Я прекрасно помню, как, влетая в гримерку после великолепного, на мой эмоциональный взгляд, ошеломительно мощного концерта, встречал там похоронно-угрюмое настроение – Боря ревниво хмурился, а Курёхин был и вовсе в ярости, злясь на всех одновременно – и на Гребенщикова, и на Ляпина, и на Тропилло.

Чуть ли не единственным сценическим номером на концертах «Аквариума», где в те времена блистал Курёхин, был короткий дуэт, в котором Боря пел своего любимого Вертинского («Ты успокой меня»). Избавившись от всяческой конкуренции, Серёжа вовсю резвился на открывшемся вдруг инструментальном просторе, разливаясь романтически-душещипательными и казавшимися бесконечными рояльными пассажами. Игривый и ироничный Курёхин, нисколько не теряя своего постмодернистского стеба, вдруг обретал неожиданную для него сентиментальность, а романтик Гребенщиков, совершенно искренне вкладывая душу в мелодраматический текст, заражался вдруг нехарактерным для себя ироническим стебом. Номер этот – один из самых ярких и удачных примеров сотрудничества Курёхина и Гребенщиков – к сожалению, ни в один из многочисленных альбомов «Аквариума» так и не вошел, и только много позже старая концертная запись появилась на изданном в 2012 году московской «SoLyd Records» двойном альбоме «Сергей Курёхин в „Аквариуме“». Альбом, в отличие от моих ожиданий и, как мне кажется, к сожалению, не стал антологией лучших моментов курёхинского участия в группе, но опубликованные на нем и ранее не издававшиеся записи многое проясняют в непростых отношениях Курёхина и БГ и в той роли, которую Сергей играл в знаменитой группе.

Неслучайно именно этот концерт – март 1983 года в подмосковном Жуковском – продюсер «SoLyd» Андрей Гаврилов[158] решил выбрать для иллюстрации присутствия Курёхина в составе «Аквариума». Нечастый случай, когда клавиши Сергея действительно хорошо слышны, и когда они – в отсутствие Ляпина – несут на себе основную музыкальную нагрузку в инструментальной палитре группы. И не только клавиши. Здесь есть редкая возможность услышать пусть короткие и довольно неуклюжие, но вполне характерные острые фриджазовые выкрики курёхинского саксофона (помните слова из взятого буквально тремя месяцами ранее интервью: «…совсем недавно я вдруг понял, что всю свою жизнь я мечтал играть на саксофоне»). Несколько месяцев он пугал всех громогласными заявлениями о смерти фортепиано и о страстном желании научиться играть на главном джазовом инструменте. Впрочем – к лучшему, ли к худшему, – дальше нескольких подобных попыток дело не пошло, и саксофон был очень скоро благополучно забыт.