Курьер-619 (Юпитер – Челябинск)

Николетта спросила:

– А девчонки в вашем интернате были?

– Из девочек формировались отдельные группы. Жили они в другом корпусе, но мы учились вместе и обедали в одном зале.

– Тебе кто-нибудь нравился из девочек?

– Да, я даже две недели был влюблен в девочку Тину.

Николетта снова рассмеялась. Джер был рад, что она смогла отвлечься.

– Только две недели? Что же случилось потом?

– Она была новенькая и сразу мне понравилась, потому что загадочно молчала. Все наши девчонки были страшные болтушки – и мои нервы совершенно не выдерживали их безудержного речевого потока. Тина была абсолютно молчаливой – и этим просто поразила меня. В конце концов я не выдержал, стащил на кухне апельсин и пошел к ней знакомиться.

– И как?

– Все мечты рухнули. Оказывается, у новенькой Тины просто сильно болело горло. Когда я приперся к ней с фруктовой приманкой, она уже выздоравливала и обрушила на меня такой благодарный поток сиплой информации – о том, где она раньше жила и какой самый красивый мальчик в интернате с ней дружил, и как здорово, что я ей принес апельсин, и какой он, наверное, вкусный… В ответ я сказал, что схожу за ножиком для чистки краденого апельсина, – и трусливо сбежал.

Николетта хихикала весь рассказ.

– А что было дальше? Она преследовала тебя?

– Через неделю я сдал экзамен и был отправлен в школу пилотов. Так что Тина осталась в моей жизни лишь воспоминанием.

– Зато очень романтическим!

– Да, апельсиново-романтическим. Потом я где-то прочитал, что когда ты встречаешь свою любовь, то в этот момент твое сердце начинает прыгать, как весенний воробей. Молчаливая Тина мне понравилась, но мое сердце при этом не запрыгало.

– А что сделало твое сердце, когда ты увидел меня?

– Ну, ты должна была заметить, что я упал в обморок.

– Ты говорил, что это не из-за меня, а из-за перегрузки.

– Я соврал! Тогда я еще не дал обет говорить только правду и ничего, кроме правды.

– Ах ты обманщик! – и она навалилась на него, пытаясь придавить подушкой.

Выбрались они из кровати, только когда почувствовали сильный голод.

Николетта, впиваясь белыми зубами в бутерброд из обеда номер шесть, сказала:

– Если мы решимся на этот самоубийственный поступок, то от нашего медового месяца остается всего одна медовая неделя! Даже если твоя квантовая и очень запутанная теория верна, мы потом не встретимся в течение двухсот с лишним лет!

Джер сказал:

– Подумаешь – двести лет! Мы опытные путешественники во времени и непременно найдем друг друга.

И он ласково протянул ей свой десерт из завтрака номер семь.

Глава 17 Голос Земли

6 февраля 2013 года, время-2

Теодор Белл был отставным военным инженером и старым холостяком. Вернее, когда-то давно он был женат, но семейная жизнь не удалась из-за постоянных служебных разъездов, и двое его сыновей выросли, редко видя отца и плохо его зная. Сейчас они уже закончили университет и не нуждались в отцовском обществе. Теодор был благодарен им уже за то, что они изредка заглядывали в его лесную берлогу и говорили спасибо за чеки, которые он им посылал на дни рождения.

У Теодора были друзья, с которыми он мог посидеть в ресторане или съездить вместе на лыжную трассу, расположенную недалеко – в горах Пенсильвании, чуть больше полутора часов по хорошему шоссе. Но обычно он проводил время в одиночестве, в своем лесном доме, доставшемся ему в наследство от рано умерших родителей. Теодор вспоминал о них часто и с теплотой.

Его родители были люди небогатые, но бережливые, поэтому оставили ему еще и небольшой счет в банке. Они души не чаяли в своем единственном сыне, и Теодор их тоже очень любил. Теперь он потихоньку тратил родительские деньги, и пока этого хватало на жизнь – вместе с военной пенсией и редкими гонорарами за консультации от пары хай-тек-фирм, с которыми у Теодора был контракт. Что он будет делать, когда кончатся родительские деньги, Белл не знал и старался об этом не думать. Теодор участвовал как технический специалист в военных действиях в десятке точек мира и насмотрелся всякого. Он был ранен осколком придорожной мины и ушел в отставку с посттравматическим расстройством сна, глухим разочарованием в службе и острой мизантропией – особенно к военному начальству и ко всей армейской бюрократии, построенной на крови.