Я обвёл взглядом полуразрушенные улицы когда-то живого, а теперь умирающего города-крепости, уютно расположившегося в тени пальм и у холода и животворящей влаги оазисов, и не увидел ничего, что могло бы напомнить мне о том, каким он был раньше. Тотальные разрушения, ямы и дыры от разорвавшихся снарядов, мин, бомб, повсюду трупы в лужах крови, над которыми густыми тучами роятся мухи, оружие в завалах, осколки, неразорвавшиеся фугасы, чёрные пятна сажи и источающие едкий чёрный дым костры — всё это была неполная картина того места и времени, в которое я угодил. Теперь, после подсказки Грина, я вспомнил об этом временном пласте всё, даже больше, чем мне хотелось бы вспомнить: 20 июня 1942 года штурм Тобрука, самой укреплённой крепости в Африке — это был главный плацдарм союзников, взять боем который не удавалось никому, кроме Эрвина Роммеля, — противостояние двух армий в бескрайних просторах пустынь — немецко-итальянской и союзников, чьим главнокомандующим был генерал К.Дж. Окинпек, — борьба с переменным успехом, и тысячи солдат, нашедших последний приют в этих и без войны убийственных песках.
Я сбросил с себя вяжущее оцепенение, вздохнул, собираясь с мыслями, и в этот момент у меня в сознании раздался взволнованный голос Грина.
"Преображенский, у меня для тебя две новости: одна плохая, вторая странная. С какой начать?".
— Давай со странной, — пожал я плечами непонимающе.
"Правильно говорят: послушай Андрея и сделай наоборот, — кивнул Грин, и мне очень захотелось его задушить. — Начну с плохой… Мы вытащили Ковалёва — он мёртв. Застрелен из пистолета с близкого расстояния, на него смотреть страшно: весь в ожогах последней степени, живого места нет, на лице выражение такое, что ребята, которые его вытаскивали, чуть в обморок не упали".
— Нихрена себе… — произнёс я чуть слышно: Ковалёв и смерть… Как-то до этого для меня эти вещи слабо сочетались друг с другом. Выходит, Грэй был прав: даже суперспеца может уложить обычная шальная пуля, пущенная из-за угла… Эх, судьба, судьба. Злодейка, сволочь и тварь! Как обмануть тебя, чтобы перестали умирать хорошие люди?!
"Задавать глупые вопросов не будешь?" — с надеждой спросил Грин.
— Не буду, — холодно и мёртво буркнул я, вспоминая Антона Сергеевича, которого даже я, безалаберный по жизни оболтус, называл всегда по имени-отчеству, просто потому что уважал его, уважал, несмотря на то, что когда-то дал ему в морду за пьяные приставания к Шеле.
— А что за странная новость? — вздохнул я печально, сместившись в тень полуразрушенной стены дома, скрывшись с улицы, чтобы не маячить у всех на виду, невдалеке от меня за завалами из камней замелькали белые куртки солдат союзников, я сфокусировал и напряг зрение и увидел чёрные эмблемы на их куртках на предплечьях и против сердца, а на них белые орлиные головы — значит принадлежат к американским парашютистам.
"Очень странная, — озадаченно отозвался Грин, а я тем временем затянул потуже тесёмочки на штанах. Долой излишнюю болтологию, пора приниматься за работу, иначе я со своей любовью поговорить рискую проторчать тут ещё бог знает сколько времени, а ведь дома меня ждёт горячее жаркое, горячее вино со специям и горячая Шела и её роскошные серебристые волосы, раскинувшиеся по подушке. — Всё дело в том, что как только мы вытащили Ковалёва, вслед за ним появился Дегтярев, весь трясущийся, перевозбуждённый какой-то, мы попытались его успокоить, но он кричал, что ему нужен ты, и точка! Вызнал у Грэя координаты твоего маяка, уж не знаю как, и без моего ведома запустил генераторы. Короче, к тебе летит это взбудораженное чудо, не знаю уж с какими намерениями, он не соизволил объяснить, так что будь готов на всякий случай… Понял?".
— "Не знаю как…", "без моего ведома…", — передразнил я его, прикинувшись тенью за углом стены, мимо меня как раз прошли те самые солдаты в белых куртках, они оживлённо переговаривались, что-то ища по сторонам. Хвала звёздам, что Грин ко мне обращался мысленно, иначе они бы услышали его визгливые вопли. — Признай, что сам отправил его ко мне, за компанию.
"Признал бы, а смысл? — удивился Грин. — Какой в этом смысл? Меня как и Аластора Зизольдий давит за перерасход кварэнов, вот мне делать больше нечего, как отправлять туда-сюда лишних лиц. Я же отчитываюсь за каждый кварэн…".
— Знаю-знаю, — перебил я его. — Не переживай, эт я шутю так… Как умею. Ладно, я тебя понял, буду готов к появлению этого птенчика, а теперь давай заканчивать. Время — деньги…
"Хорошо, — согласился Грин. — До связи".
— Буэнос диас, ми амиго, — проворчал я, в который раз уже машинально удивляясь тому, что у него по чувству юмора слон сплясал, отдавив всё на свете, и аккуратно и незаметно высунулся из-за стены. Та группа вошла в переулок и сейчас стояла у искорёженных оплавленных горящих слабыми огоньками останков чего-то металлического и оживлённо жестикулировала, переговариваясь. Вот один из солдат присел, снял со спины здоровенный короб с длиннющей антенной — неужели рация?! — поднёс ко рту микрофон и начал в него что-то говорить. Я понял, что пора…