курьер.ru

Дамы вышли к столу в вечерних платьях: на Патриции короткое черное платье-коктейль с открытыми плечами, доходящее до середины бедер; на Элизабет — темно-синее бархатное. Оно закрывало руки и шею, плотно обтягивало довольно большую грудь и круглый зад, и спускалось до высоких каблуков лаковых туфель.

—  Тук-тук! Вот и мы. Что это ты по-испански заговорил? — с ходу атаковала Крыса.

—  А что?

—  Какие мы тебе сеньориты?! Я, между прочим, на три четверти француженка, хоть и из Штатов.

—  А какая разница между француженками и американками? — спросил Андрей.

—  Американки уже господствуют над мужчинами, француженки еще нет, — ответила Элизабет.

—  Эндрю нравятся испанки, — подхватил Чен, — черненькие испанские сеньориты, загорелые и нахальные. Съел бы такую абрикосину, а, Эндрю?

—  Parlez pour vouz (Говори за себя (фр.)), — с трудом вспомнив подходящее выражение, ответил Шинкарев.

—  А что тут такого? И я бы съел. Sans blague (Кроме шуток (фр.)), прошу садиться! — пригласил Чен.

—  Заткнулся бы ты, derriere! (Задница (фр.))  — обернулась к нему Патриция. — Француз нашелся! Будут еще всякие sales etrangers (Поганые иностранцы (фр.))  язык портить!

—  А ты зачем китайский учишь? — не остался в долгу Чен.

—  Может, мне по делу надо.

«Дело-то у нее — тот самый Ши-фу? Может, и не только. Надо бы выяснить про ее дела. Может, завтра?»

— Ну что, первый тост! — поднял бокал Чен. — За что пьем, Эндрю?

«За баб-с!»

— За прекрасных дам!

Мужчины выпили стоя, дамы — сидя.

— Знаете, Чен, я тоже занимаюсь тайцзи, — вступила в разговор Элизабет. — Стиль Ян, медленный. Вы можете пройти со мной таолу^[13]?

 «И тут тайцзи-цюань! Хотя что удивительного? Масса народа практикует тайцзи, в Штатах особенно».

—   Разумеется, — вежливо ответил Чен, слегка поклонившись.

—   А еще он знает жесткий цигун — «железную рубаху», — ухмыльнулась Патриция.

—   Значит он железный? — кокетливо изумилась Элизабет.

—   О, разумеется! Грудь железная, кулак железный. Даже дерьмо железное.

—   Фу-у-у, Крыса... за столом! — пожурил ее Чен, — Проблема в том, дорогая Элизабет, что утром я уезжаю. Пройдем таолу сразу после ужина. Кстати, скоро взойдет луна, вид на море будет замечательный.

—   Отлично! — согласилась Элизабет, — Тем более что я и сама завтра уезжаю, рано утром. А лунное море с этой террасы я уже видела.

«Вот это новость! Значит, завтра весь день я буду наедине с... Даже не знаю, хорошо ли это. А для Чена отъезд американки — тоже сюрприз, и, похоже, не из приятных. Впрочем, в нашем деле сюрпризов никто не любит».

—  Тем лучше. Ну, за встречу! — снова поднял бокал Чен.

Все были довольно голодны, так что на некоторое время утка по-французски с трюфелями поглотила общее внимание. На столе появилась новая бутылка, еще одна — в ведерке со льдом. Наконец Патриция, свободно откинувшись на стуле и щелкнув зажигалкой, закурила тонкую темную сигарету. Сузив глаза, она вгляделась в пламя свечи, колеблющееся от тяги прохладного воздуха из приотворенного окна.

«Как кошка».

—   Один раз я прикурила от свечи, — все так же, с неподвижным взглядом, заговорила Крыса, — а мама сказала, что, когда так делают, умирает ангел. Помню, было странное чувство, не стыд, а...

—   Ты курила при маме? — перебила ее Элизабет.

—   И даже вместе с мамой. А ты нет?

—   Я стала курить довольно поздно, когда жила в лагере хиппи.

—  Так ты застала хиппи?

—  Наверное, это последний лагерь — в пустыне, недалеко от Эл-Эй^[14]. По-моему, они и сейчас там живут. Седоволосые и седобородые, представляете? Но хиппи есть хиппи.

«Информатором, поди, работала? А может, и по-натуральному хипповала. Их видно, кто хиповал-то, — до сих пор всех любви учат. Правда, все больше «Томагавками». Вечернее платье ей не очень идет, рядом с Крысой это здорово видно. Вот той любая тряпка к лицу. Наверное, мне нужно внутренне отодвинуться от Крысы, да и вообще найти свое место в этой теплой компании. Впечатление такое, что я плыву. А надо бы стоять».

Шампанское размягчило голову; откинувшись на стуле и покручивая пальцами бокал, Андрей смотрел в темное окно.

—  Твори любовь, а не войну, — напомнила Патриция лозунг «детей-цветов». — А мы что творим?

—  То и другое, — заявил Чен. — Лично я на войне, как в любви. А в любви, как на войне.

—  Война ужасна, — передернула плечами Элизабет.

—  Не более чем любовь, — возразил Чен.

—  Это звучит цинично, вам не кажется?

—  Тогда скажем иначе, — парировал китаец. — Не менее чем любовь.

—  А вы, Эндрю, все молчите, — обратилась к Андрею Патриция, словно почувствовав что-то. — Кстати, вы курите?

—  Нет.

—  Неужели не пробовали?

—  Пробовал, конечно, но, в общем, нет.

—  Что пробовал, травку? — снова встрял Чен. — Колеса, снежок?

—  Шел бы ты...