Курганник

Ругаясь, Виктор сгоряча попытался смять куст молочая у выхода из подвала. Сухой ствол не поддался, а Ковалев изранил руки тонкими иголочками. Макар в очередной раз подхватил его под мышками, поставил на ноги, словно мальчишку. Это уж слишком! Виктор попытался отряхнуться и зашипел от боли: иголки впились в ладонь.

– Идем. Скоро рассветет.

– У вас не сорняки, а колючая проволока, – всхлипнул Ковалев, пытаясь рассмотреть в утреннем сумраке колючки на ладонях.

– Дома очистишься… – Макар не договорил.

В воздухе родился звук, едва различимый, но от него в душе зародился страх, нахлынула необъяснимая тоска.

– Забери череп! – Зотов бросился бегом к дому, словно услышал в звуке голос Лизы.

Ковалев замешкался:

– Макар!

Кузнец ворвался в калитку, выхватывая из ножен ятаган. Лиза спала, а у изголовья кровати висел тающий призрак женщины. Зотов остановился в растерянности.

– Прости, – с печалью произнес призрак и исчез.

Когда Зотов вышел из дома и направился к калитке, что ведет к огородам, тень осторожно вышла из-под ветвей придорожного ореха. Она замерла, прислушиваясь к шагам кузнеца, к тишине безлунной ночи. В старом саду за домами перекликались совы-сплюшки. От их унылого пения на сердце становилось сумрачно, звезды казались глазами невиданных тварей, и тени приобретали живые очертания.

Люба задержала дыхание, прогоняя подступающий страх. Нет ничего, а все, что мерещится, навеяно недавним колдовством над могилою. Она смешала болотную жижу Балкина озера со своей кровью, сняла со старой могилы лоскут дерна и развела глину насыпи приготовленным составом. В этой же ямке она вылепила куклу, а потом вернула дерн на место, похоронив под ним глиняшку. Она специально выбирала могилу, чтобы на ней не было креста или плиты.

Собравшись с силами, Люба произнесла:

– По позднему вечеру выйду я на улицу и отрекусь от Исуса Христа, от царя земного, от Бога вышняго, от веры православной, от батюшки, от матушки. Предаюсь я к нечистому духу, – губы похолодели от страха, но останавливаться было уже поздно, – …поступаю я на разлучницу-воровку, на денную похитницу, на полуношную грабительницу Елизавету…

Тьма сгустилась или только показалось? Она так смотрела на потревоженный могильный дерн, скрывающий куклу, что окружающее для нее отстранилось прочь, перестало существовать.

– Окаянные духи, придайте мне силы, помогите и пособите мне, чтобы не было Елизавете ни в день житья, ни в ночь спанья, ни в час моготы, ни в полчаса терпежу.

Мир вокруг нее озлился: звезды трепетали от ненависти, отдаленные кресты скрипели, раскачиваясь в гнездах.

– Дело сделано, – выдохнула Люба, поднимаясь с колен.

Теперь надо было спешить в дом Зотова, чтобы увидеть прикосновение проклятия к ненавистной разлучнице.

Люба подняла лежащий у дороги велосипед – полночь близится, а пешком не так уж близко. С первого раза сесть в седло не получилось. От чарования дрожали колени, ноги срывались с педалей, а руль норовил вырваться из рук. И хорошо. Значит, выложилась, значит, получится, значит, поможет.

Она ждала, что Зотов в эту ночь пойдет опять к кургану, но он пошел в другую сторону. Зачем, курганник? Зачем тебе старый сад? Люба тут же поняла: вовсе не сад нужен был Макару. Сад позволит ему незамеченным пройти к помещичьей усадьбе и пробраться в подвал. Не зря же они с Волохой крутились у подвального окна с той стороны здания. Дурачок, видимо, что-то показал курганнику в подвале, что-то очень важное, и Макар спешил этой ночью забрать сокровище.

Вот и дружок городской прокрался за Зотовым следом. Ему-то что не спится? Да черт с ним! Главное – увидеть, что дух зачарованный сделает с Лизкой, а в подвал после сходим.

Призрак явился перед рассветом. Люба пряталась у сарая, недалеко от беседки, в которой спала сестра, и уже не ждала, что чарование получится.

Вот так бы войти и изуродовать ненавистную разлучницу, порезать ей лицо. Пусть Зотов смотрит на свою уродину, жалеет, что бросил красавицу Любу ради нее. А что? Ночь темная, глухая. Придавить Лизке нос и рот ладонью и покромсать личико ножичком. Ножей в кухне – любой выбирай на вкус. Брыкаться будет – по ногам-рукам полоснуть. Больше шрамов – страшнее уродка. Скула у нее уже со шрамом. Насильник ей вроде ножом угрожал. Брехуха! Сама небось под богатого решила подстелиться, да ему деревенская дурочка не понадобилась. Выгнал, что тебе шавку. Рыдала, цеплялась за мужика, вот он ей и врезал в сердцах. А может, даже брюхатая была? Точно! Аборт неудачно сделала, иначе у них с Макаром давно бы ребеночек был. Второй год вместе, а все никак.

Люба так замечталась, что едва не пропустила момент появления призрака. Тюлевый занавес мешал ей хорошо рассмотреть происходящее, поэтому девушка подошла ближе и спряталась за большой черешней.

Дух мертвой женщины виделся ей серым столбом, то ли парящим, то ли стоящим у изголовья кровати. Лизка тяжело вздохнула, заворочалась.

– Прости меня, девочка… – Не голос – шорох песка. Да это призрак говорит со спящей! – Прости… Я не могу иначе.