Куриловы острова

Бывает же так! В свое время Колумб, приплыв к материку, был убежден, что открыл остров. Наши же путешественники были убеждены, что пристали к материку, а оказалось, попали на остров.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, которая принесла славу всему роду Курило

Не при всякой беде плачут. Бывает, свалится на человека несчастье, а он еще радуется. Хуже, мол, могло быть.

Так и наши ребята. Вместо того чтобы горевать — как-никак и лодки лишились, и на необитаемом острове очутились, — они будто ошалели. Фред аж за живот схватился, по траве стал кататься. У Кесаря от смеха слезы на глазах выступили, даже Миколка от хохота икал и удивленно посматривал на друзей:

— Чего вы, хлопцы? Смешинку проглотили?

Перестав смеяться, Миколка сел на траву. Хоть на острове очутились, но и от моторки проклятой избавились. Хорошо, что хозяин сознательный оказался — не стал воришек ловить. А то вместо Курильских островов в милицию бы угодили. Уже далеконько успели отъехать от города, а то, что на необитаемом острове очутились — не страшно: искать здесь никто не догадается. Пересидят тут они денек-другой, ну, может, неделю, пока про них забудут. И станут действовать, как захочется. Могут и на пароход юнгами устроиться, могут потихоньку на какое-нибудь судно перебраться, спрятаться в трюме, пока судно выйдет в море...

Насмеявшись вдоволь, Кесарь стал доставать из рюкзака хлеб, консервные банки, черствые пундики[1] с маком, холодные котлеты.

Миколка жадно проглотил слюну.

Когда же он ел в последний раз? Увидев съестное, угомонился и Фред.

— Напугался небось старикан. Думал, его «Светлана» до самого синего моря теперь махнет.

Кесарь позвал есть:

— Перехватим пока всухомятку, а на ужин рыбы наловим.

Миколке совестно было брать кусок чужого хлеба. Он стал ковыряться в земле — искать червяков. Луговая земля сырая, песчаная, червяк водится в ней неохотно. Вот серые коники — эти прыгают во все стороны. На коника тоже рыба берет, даже крупная.

— Миколка, ты что?..

— Что-то не хочется... Рыбу ловить буду.

— Иди поешь, — зовет Кесарь.

— Не хочет — не надо. Нам больше останется, — не то всерьез, не то в шутку рассуждал Фред.

Но Кесарь держал в уме свое:

— Хочется — не хочется, а иди ешь. Дисциплина в нашем деле — главное.

Он сказал это так, что Миколка не мог ослушаться, — взяв хлеб, начал жевать.

Потом еще раз пошли в разведку — на этот раз Фред с Кесарем, а Миколка с удочками направился к воде. Убедились: и впрямь они на острове.

Брели по высокой, усеянной цветами траве к своему лагерю.

Вечерело. Еще улыбались роскошные кроны дубов, лоза в тени уже потемнела, пела соловьями, тенькала синицами. В низинке, где сквозь густую осоку и терпкий серполистый резак поблескивала желтоватая вода, на все голоса заливались лягушки. Над головой роем вились мошкара и комары, в солнечной паутине на высоких нотах тонко бренчали какие-то, словно прозрачные, мошки. Ребята молча пробирались через прогалины в зарослях, они были взволнованы, ошеломлены вечерней красой приднепровских лугов, которую увидели только сейчас, ибо днем здесь было совсем иначе — ни торжественности, ни разноголосой музыки.

Особенно пленила эта бесподобная красота Кесаря. Он, как ему казалось, уже немало пожил на свете, но ничего подобного никогда не видел. Он даже не подозревал, что всего в нескольких километрах от его дома могла существовать такая своеобразная, нетронутая, нежно дикая и вместе с тем неповторимая по красоте природа. Вот и верь маме — она и слушать не хотела про Днепр, про Десну, про деревню, про вечера у реки; для нее отдых — только у моря, только в одних-разъединственных Сочи, ну, в крайнем случае, в Гурзуфе, да и то только потому, что когда-то Пушкин восторженно о нем отозвался.

Фред никаких красот природы не замечал. Все красивое для него представлялось в одной форме — в форме круглого футбольного мяча. Он даже земной шар себе представлял в виде огромного футбольного мячика, который бешено мчится по черному бескрайнему полю вселенной, получив удар мощной ногой таинственного футболиста. Поэтому он не обращал внимания ни на пение птиц, ни на концерт лягушек, ни на игру солнечных лучей в вершинах притихших деревьев. Если что-нибудь и беспокоило Фреда, так это комары и мошки.

— Они из нас всю кровь выпьют, — твердил он, то и дело громко хлопая себя ладонью по лбу и шее.

Миколка в это время удил.

Вечером рыба гуляет, на кормежку выходит. Не раз она видела Миколкиных кузнечиков-прыгунов. Позарится какая-нибудь плотичка или густерок на Миколкину наживу — глазом моргнуть не успеешь, как уже подпрыгивает в высокой траве, радует рыболова.

Днепр дышал полной грудью. И людям дышалось возле него легко.

Плавное, неторопливое течение остужало, холодило приятной истомой тело. Миколка скинул рубашку, майку, подставил мошкаре и комарам свое смуглое худенькое тело — пусть лучше комары кусают, чем париться.