Благодарность переполняла меня. Чем острее я чувствовала силу момента, тем лучше понимала, какая я счастливая. Я была благодарна, что у меня есть всяческая техника и что она в исправном состоянии. Я была благодарна каждый раз, когда открывала кран и подставляла руки под воду. Я была благодарна, что у меня есть семья, для которой я готовлю и убираюсь. Если бы моя внезапно обретенная благодарность не вызывала такой безмятежности, она бы меня даже раздражала.
– Что с тобой? – недоуменно глядя на меня, спросила дочь, бросая на пол рюкзак и скидывая туфли. – Ты какая-то подозрительно счастливая.
Я действительно была счастлива. Но не подозрительно – просто счастлива.
Быть благодарной – может, в этом и заключалось мое призвание? Мое предназначение?
Муж пришел домой раньше обычного.
– Привет, – чирикнула я.
Он был бледен, а в его глазах читалось: «Я должен тебе кое-что сказать, но мне вовсе не хочется этого делать».
– Мою должность сократили. Меня не уволили, но работы у меня больше нет.
Я почувствовала, как во мне нарастает страх перед неизвестностью. Что будет? Что теперь? Что, если? Я напряглась всем телом и вдруг почувствовала себя плохо.
Да, несложно быть благодарной, когда карман полон денег и над головой сияет солнце, но к такому я была еще не готова. Что теперь, Боже? Я ведь только первый день исполняла свое предназначение.
И тут я догадалась. Бог отправил меня в «Костко» не за туалетной бумагой, а вся эта благодарность была лишь разминкой. Он хотел, чтобы я почувствовала силу момента.
Я все неправильно понимала. Спрашивать надо было не «Боже, что мне делать?», а «Боже, где мне быть?».
Будь здесь. Живи моментом. Просто будь.
Будь здесь. Живи моментом. Просто будь.
Глубоко вздохнув, я обняла мужа и растворилась в тепле его тела. Принимая этот момент таким, какой он есть, я осознала, что у нас всегда будет только здесь и сейчас. Теперь я решила всегда быть благодарной, не терять веры и жить моментом. Верить – значит знать, что луна всегда полная, даже если видишь только тонкий месяц или не видишь вообще ничего. Теперь, понимая это, я не сомневалась, что у нас все будет хорошо.
Корзина «Какая разница?»
Мне следовало бы молиться чаще. Но две недели назад я все же молилась, когда моего мужа Боба с сильной болью в груди увезли на «Скорой» в больницу Кейп-Кода.
В мгновения на рубеже между жизнью и смертью большинство вещей отправляется в корзину «Какая разница?».
Есть удивительная простота и чистота в словах «Я люблю тебя», которыми люди обмениваются, возможно, в последний раз. В это мгновение все остальное – все мысли, все поступки, все другие сферы твоей жизни – отправляется в корзину «Какая разница?».
Я хочу рассказать вам кое-что очень важное. Нет ничего особенного в том, чтобы позвонить в «Скорую». Вы звоните. Они приезжают. Гудят сирены, но вы радуетесь им. Фельдшеры не тянут, чтобы удостовериться, что что-то не так.
Боб лежал на диване и видел, как мне нелегко своим хриплым голосом быстро отвечать на их вопросы. Дышала я тоже с трудом. Он одними губами сказал: «Прости» – отчего мне, конечно же, стало лишь хуже. А потом его забрали.
Через десять минут я уже шла по больничной парковке, повторяя про себя: «Только не дай ему умереть».
И мои молитвы были услышаны.
Я радостно села в кресло возле его койки. Судя по всему, проблема была не в сердце. Мы оба светились от счастья.
Сестра размещала электроды ЭКГ-аппарата на груди у Боба. Когда она расстегнула ему рубашку, он взглянул на меня и засмеялся. Тут я вспомнила о его недавнем решении закрасить седину в бороде. Опасаясь сделать только хуже, он сначала попробовал покрасить волосы на груди, из-за чего теперь весь был в коричневую крапинку. Сестра хранила невозмутимое молчание, хотя мы с Бобом едва сдерживали хохот.
– Что вы сегодня ели? – спросила она, прежде чем взять кровь.
– Мармелад, – ответил Боб и окончательно потерял в ее глазах свой статус взрослого человека.
После ЭКГ ему сделали рентген. Потом выдали маленькую пластиковую баночку для анализа мочи. Он чертовски долго не выходил из туалета.
– Ты что так долго? – спросила я, когда он наконец-то вернулся в палату. – Разве у них нет фривольных журналов?
– Это не такой анализ, – ответил он, озираясь по сторонам в надежде, что меня никто не слышал.
Все шло хорошо, пока мы не поехали домой. Боб чувствовал себя нормально и сам сел за руль, но на полпути я заметила, что он опять коснулся груди.
– Что такое? – испуганно спросила я.
Он ощупывал грудь:
– Они забыли там эти штуки.
– Какие штуки?
– Мне закрыли соски, чтобы на снимках не спутать их с уплотнениями. Но накладки приклеились намертво – никак не могу их снять.
Я запаниковала:
– Снимай скорее! Что, если мы попадем в аварию? Что люди подумают, когда увидят?