Куриный бульон для души. Все будет хорошо! 101 история со счастливым концом

– Могу я пожертвовать свой глаз, чтобы спасти тебе зрение?

Стоило маме и трем братьям услышать о моей возможной слепоте, как они не колеблясь предложили отдать мне один глаз и на всю жизнь лишить себя бинокулярного зрения.

Я всегда знала, что в семье меня любят, но в эту минуту не смогла сдержать чувств.

– Думаю, мне нужно уйти из университета, – сказала я. – И сообщить в Англию, что я не приеду.

– Ты все еще жива и видишь одним глазом, – ответила мама. – Не сдавайся. Борись! Будет непросто – тебе придется найти в себе смелость трудиться упорнее всех остальных. Ты художник. Не знаю, что готовит тебе будущее, но ты должна жить каждую минуту каждого дня. Ты не можешь просто сдаться, опустить руки и умереть после первого же удара судьбы!

Через десять дней я вернулась в университет и получила диплом. Я отправилась в Англию и получила магистерскую степень Университета Сассекса.

Я обрела мечту, за которую стоит бороться.

Зрение уже не вернется ко мне. Меня не вылечили, но моя болезнь вошла в стадию ремиссии. Вполне возможно, завтра настанет ухудшение, и я ослепну и умру через несколько дней, а возможно, мое зрение уже не станет хуже.

Прошло семь лет с того дня, когда мне сообщили о гистоплазмозе. Это был худший день моей жизни. Это также был день, когда каждый в семье готов был отдать мне свой глаз. Это был день, когда я нашла в себе смелость, о существовании которой и не догадывалась, и узнала, что родные безгранично меня любят. Я обрела мечту, за которую стоит бороться. Теперь у меня осталось менее пятидесяти процентов зрения обычного человека, но это не означает, что я не могу быть художником. Это означает лишь, что мне нужно работать упорнее.

С того дня я написала сотни картин. Они снискали признание критиков и получили множество наград на художественных салонах и выставках. Я разработала собственную линию открыток.

На одном салоне были проданы все мои картины, благодаря чему я получила немалое количество денег.

– Что мне делать с деньгами? – спросила я маму.

– Отправляйся в Париж и посмотри картины величайших художников мира, – ответила она.

Я последовала ее совету. Я стояла, пораженная, в окружении гениальных творений Ван Гога, Моне, Леонардо да Винчи и других. Для меня это было чудо.

Я ни один день не воспринимаю как должное. Прежде чем болезнь отняла половину моего зрения, я была художником.

Я художник до сих пор.

Спринг Стаффорд

Я справлюсь

Преодолевая, мы обретаем силу.

Ральф Уолдо Эмерсон

Я лежала на переднем сиденье своего автомобиля и чувствовала вкус крови. Ее был полный рот. Вдруг кто-то постучал в разбитое водительское окно.

– Мисс, вы меня слышите?

Я попыталась ответить, но у меня ничего не получилось.

– Нет, не двигайтесь. Мы вас вытащим.

Наконец-то я догадалась, что этот добрый самаритянин – офицер полиции и что я попала в аварию. Спасатели пытались вытащить меня из машины, задняя часть которой впечаталась в переднюю, отчего дверцы не открывались, а заднее сиденье перевернулось.

– Стойте, – в панике воскликнула я. – Где мои сыновья?

Казалось, этот вопрос озадачил офицера, и тут я вспомнила, что ехала на работу и оставила двоих маленьких сыновей у няни. Чувствуя огромное облегчение, я сообщила об этом полицейскому.

– Слава богу, – ответил он. – Они бы не выжили, если бы сидели сзади.

Его наблюдение отрезвило меня, и ко мне вернулась паника.

– Так, с вами все в порядке – и с вашими мальчиками тоже. Вы справитесь.

Кивнув, я сумела его поблагодарить, хотя мое лицо было так изранено, что я с трудом могла говорить. Когда меня погрузили в «Скорую», я заметила, что день был чудесный – настоящее бабье лето. До Дня благодарения оставалась всего неделя, и я обратила к небесам свою молитву о спасении. Я была ужасно благодарна, что жива и – более того – что мои мальчики в безопасности.

Рот не открывался, а глаза не закрывались – я чувствовала себя в ловушке в собственном теле.

Но в тот момент я еще не знала, как долго мне предстоит лечиться. В первые годы после аварии я не покидала кабинета стоматолога: мне пересадили кость на треснутую челюсть, вылечили шестнадцать каналов и вставили импланты на место сломанных зубов. Меня стали мучить ужасные боли в лице, шее и ушах, а рот больше не открывался так широко, как раньше, что затрудняло работу стоматолога. Это влияло и на «мелочи»: мне было сложно есть, целоваться, чистить зубы и даже говорить. Хирург-стоматолог предположил, что у меня поврежден височно-нижнечелюстной сустав, и МРТ и болезненная процедура под названием «артрограмма» подтвердили его диагноз.