Курьёз с видом на дорогу

Екатерина Гликен Курьёз с видом на дорогу

«До чего мерзкие, до чего мерзкие эти соседи!» – думала она.

Семья, купившая домик, неподалёку от хозяйства Марьи Степановны, оказалась отвратительнейшим собранием существ.

Во-первых, эти дети! Целый день с утра до ночи они орали у неё под окнами, пинали мяч, таскали кота за хвост, вытирали пальцы о забор и следили за ней. Марью Степановну мучали жуткие мигрени. Боль захватывала верх головы с закатом и не отпускала почти до полудня, разламывая череп, раздвигая его в стороны изнутри, взрывая лобную слева и справа, в тех двух местах, где у черта на картинках нарисованы витые рога. Как объяснить этим мелким существам, что не стоит орать под окном? Нет, Марья Степановна не стала бы ни в жизнь орать на детей. Она выносила им конфеты, старые, из такого же старого серванта с поцарапанным и затертым стеклом, из старенькой хрустальной вазочки… Конфеты Марья Степановна собирала на кладбище. Но кого этим удивишь? Суя заботливой трясущейся рукой малышам сладкое угощение она совершенно искренне улыбалась, припоминая с каких могилок пришло лакомство.

Что и говорить, конфет у Марьи Степановны водилось вдоволь. А что тут удивительного, старость требует сладкого столько же, сколько и детство. У любой старушки всегда в запасе есть несколько шоколадных кирпичиков в сумке. Кто осудит Марию Степановну? Пенсия-то невеликая, не пожируешь.

Ходить за конфетами приходилось далековато. Местное кладбище заросло бурьяном, только несколько могилок оставались ухоженными, те, к которым приезжали покуда родственники из города. В соседней обжитой ещё деревне погост был большой, широкой, постоянно обновлялся. А в деревеньке Марьи Степановны и жителей-то больше не осталось, кроме нее самой и этих… Дачников с гадкими детьми…

Подумать только, в дровнике эти дети организовали целый штаб, чтобы наблюдать за тем, чтО поделывает Мария Степановна. Бессовестные! Одно утешало – болели детки часто и подолгу.

«Ну, и что оставалось делать?» – вздохнула Мария Степановна, поглядывая на пустующий дом ненавистных соседей.

Её дом стоял на отшибе. В прежние поры, пока деревня ещё была полна людьми, Марью знали хорошо и лишний раз к ней в гости не совались.

Сразу за садиком Марии Степановны начинался лес: прямо за забором спускались в низину тёмные ели, скрывая под широкими нижними лапами тучи комарья и вековой сырости, перемешанной с непроглядной паучьей тьмой. И – ни души кругом.

В гости не хаживали, да что там: мимо дома лишний раз и то не прогуливались. А уж если и случалось пройти неподалеку, то все эти деревенские опускали вниз глаза и голову вбирали в плечи. То-то порядок был в хозяйстве. Почтение опять же. Не то, что эти, понаехали!

«А собака! – тихонька рассмеялась, словно от приятного воспоминания Мария Степановна. – Глупейшей создание!»

Марья Степановна укладывала старенький чемодан. Жить в деревеньке дольше не имело смысла. Дома стояли пустыми. В Ольховке не осталось ни одного живого человека, не считая Алексея из автолавки, который наезживал сюда вместе с почтальоншей. Женщина раздавала пенсионные деньги, а он тут же менял счастливчикам их на ерунду, навроде таблеток и прочих старческих радостей. Да Марья Степановна денег от почтальонши не брала, сама ходила на почту.

На деревне оставался один лишь жилой домик – домик Марии Степановны. И жительница оставалась одна. Только Мария Степановна.

Не хотелось уезжать. До того ладно тут было всё устроено. За заборчиком – лес, в лесу травки-муравки, корешки-коренья. Да, чего таить, и гостей со стороны леса никто привечать не мешал. Пожалуй, таких удобств у неё нигде не бывало: ни в Сельце, ни в Пожарах.

В Сельце до леса приходилось топать километра три. Да и жить приходилось на виду у всех, почитай, посреди деревни. А в Пожарах, что и говорить, не зря ж Пожарами назвали, никакого водоема, одна радость, что колодец общественный. Что и говорить, удобно, когда вся деревня с одного колодца живёт.

А до чего хорошо было в Соловьях. Вот безбедно жилось. А, может, причиной тому – молодость её. Это сейчас Мария Степановна стала негнущейся старухой с такими огромными морщинами, что, если бы кто-то вдруг захотел кормить её с ложечки, не сразу бы отыскал среди них рот Марии Степановны, дав ей скорее умереть с голоду, чем от старости. Красота увяла, от былой ловкости не осталось и следа. Разве что чёрт на неё позарится, да и того уговаривать придётся.

Ах, а в Соловьях, сколько парней она извела. Поманит очами и… пропадёт малец. Как щенок за ней ходит, не ест, не пьёт, сохнет, одним словом. А стоит ей ему слово молвить, что хочешь – достанет! То-то были денёчки, уж ножки она босы в росе не мочила, всё на спинах молодцев каталась.

Мария Степановна сняла со стены небольшое зеркало и положила его под уложенные в чемодане платки.