– Как это – шикануть? – потерявшись еще больше, чем его старая, выдавил из себя Игнат Трофимыч. – Что мы, купцы какие – шиковать?
– А что?! – Аборенков залихватски подмигнул ему и подмигнул Марье Трофимовне, которую не выпускал из-под своей руки. – Есть, наверно, на что шикануть-то? Золотишко там… а?!
Иди сюда, сам иди, своими ногами, лезь в пасть, приказывает удав глазами кролику, и тот идет – своими ногами, и сам заталкивает несчастную голову в красную разинутую глотку…
– Какое золотишко, ты что? – только и смог выговорить онемевшими губами Игнат Трофимыч. Так выговорил – как признался.
Не много было в арсенале Аборенкова средств, чтобы вырвать признание, по правде говоря, вообще только одно было средство – брать на арапа, но он очень даже хорошо чувствовал, когда это доступное ему средство может сработать. И сейчас нюх подал ему сигнал: жми давай, на все педали!
– А ну признавайся мне, да поживее! – выпустив из-под руки Марью Трофимовну, метнул он свой здоровенный, как булыжник, кулак под нос Игнату Трофимычу. – Чистосердечное признание, учти, принимается во внимание при определении меры наказания. Зачем у Дуськи вчера миксер брали?!
Однако же эффекта, который произвели его слова, Аборенков не ожидал.
Игнат Трофимыч, глядя на его кулак, как завороженный, только затрясся мелко-мелко, а Марья Трофимовна вдруг взвыла глухим утробным голосом, повалилась на колени и попыталась обхватить Аборенкова за ноги.
– Ой, мы не виноватые, не виноватые, пожалей ты нас! – запричитала она. – Ой, несчастные мы, ой, за что нам такое горюшко на старости лет… – Нет нашей вины, Иваныч. Птица проклятая, Рябая все, а мы-то при чем? Не было нашей воли, при чем тут мы?
И все пыталась обхватить Аборенкова за ноги, цапала его за форменные брючины, а он отступал от нее, чтобы не дать ей ухватиться за себя, и даже принужден был отбрыкиваться:
– Ну, это еще как сказать, нет ли, есть… это еще надо определить… главное – чистосердечное раскаяние… – Выдернул затем судорожным движением из висевшей через плечо портативной радиостанции антенну, включил на передачу и бросил в микрофон: – Объект обработан, можно брать!
– Нет нашей вины, Иваныч, птица проклятая!.. – продолжала причитать Марья Трофимовна.
А Игнат Трофимыч, на которого вместе с дрожью нашло такое оцепенение, что, в отличие от своей старой, не мог сдвинуться с места, где стоял, когда Аборенков двинул ему под нос кулак, там все и стоял, он увидел в окно, как, спустя какую-нибудь секунду после непонятных слов Аборенкова в рацию, к дому одна за другой на бешеной скорости подкатили две милицейские «Волги» и оттуда высыпало горохом видимо-невидимо молодых спортивных парней в штатском. Будто «Волги» были стручками и лопнули. А выскакивая из открывшихся дверец, молодые люди бегом бросались к их калитке, и вот уже в сенцах загрохотали шаги, приблизились, дверь распахнулась…
Тут, наконец, под наведенными на него аккуратными пистолетными дулами, черневшими зияющей пустотой, оцепенение оставило Игната Трофимыча.
– Вот тебе утро вечера-то и мудренее, – сказалось у него самою собой, и, как Марья Трофимовна вчера на магазинном крыльце, тихо грохнулся Игнат Трофимыч в обморок.
4
Всего какой-то недолгий час минул с той поры, как состоялось у начальника городского управления Волченкова совещание по оперативному сообщению участкового Аборенкова. Всего час! И вот уже не одна, а целая горка золотых крупинок лежала на чистом белом листе перед Волченковым, a вдобавок к ней – ни дать ни взять золотое куриное яйцо! Самое настоящее яйцо по форме, только золотое!
– Ловкая работа! – светясь своею неизменной полуулыбкой, ни к кому из присутствующих в его кабинете особо не обращаясь, сказал Волченков, рассматривая доставленную ему на стол добычу. И вопросил с иронией, опять ни к кому специально не обращаясь: – Курочка ряба им, значит, несет их?
– По этой «курочке рябе» высшая мера плачет! – тотчас, в тон начальнику, подхватил замполит Собакин.
– И даже вон как бы пометом испачкано, даже до этого додумались! – с восхищением, отдавая должное тайному мастеру, изготовителю яиц, указал пальцем, привстав со стула, молодой бравый майор Василь Васильич, что разрабатывал операцию по «прощупыванию» стариков.
Разрабатывал операцию по прощупыванию, а вышло, стараниями Аборенкова, куда как больше. Впрочем, ни Аборенкова, ни его начальника Пухлякова не было теперь в кабинете Волченкова. Мавр, сделавший свое дело, должен уйти. «Дело века», не иначе, назревало в их городе, и маврам нечего было путаться под ногами.
– Странно только, с какой целью они эти яйца делали? – раздумчиво проговорил Волченков. И теперь посмотрел на замполита. – Может быть, на Западе сейчас спрос?
– На Западе у них все может быть, – с готовностью, вмиг посуровев своим упитанным лицом, отозвался Собакин. – Рыночная стихия, что б у нас сейчас о ней ни писали, развращает человека!