Курорт

Он уже давно знал, что, если гадость может случиться – она случается. Он должен был понять это еще в банке. Как только открылись двери, он вошел и сказал кассиру в окошке обмена валюты: «Hola!». Кассир, в старой трикотажной рубашке, с аккуратно уложенными седыми волосами, даже не поднял глаза. С черепашьей скоростью он уселся в кресло и начал дотошно считать и выписывать курсы валют, делая пометки на маленькой бумажке. Шон не собирался наблюдать за его работой, хотя у него был запас времени в пятнадцать минут. Банковский служащий продолжал работать, не обращая внимания на Шона. Другие люди заходили в банк, и испанцы весело их обслуживали. Шон проверил, к тому ли окошку он стоит. Потом кашлянул, потоптался, погипнотизировал служащего взглядом и в конце концов начал раздражаться. Что за дела? Может, этому мужику не нравились розовые англичане с их пивными животами, плачущими сопливыми ублюдками в рюкзаках и доходами за вычетом налогов? Справедливо, но работа есть работа. Тем более можно ведь отличить вежливого, терпеливого и приветливого Шона, который пользовался местным отделением банка, от грубиянов-туристов, нажирающихся до блевотины? Он подумал, что у парня был плохой день, и решил не усугублять его настроения.

Наконец, по прошествии вечности, мужик поднял голову и гавкнул:

– Si?

Шон подпрыгнул к окошку и начал излагать свою просьбу по-испански. Кассир жестом оборвал его и выхватил у него из рук паспорт и дорожные чеки. Посмотрев наконец ему в глаза, с видом учителя, объясняющего примитивные вещи тупому ученику, кассир пролопотал на быстром испанском, что Шон не перерегистрировал чеки. Он отправился к телефону, и Шону пришлось ждать еще пятнадцать минут, прежде чем он снова вернулся. Подмышки Шона взмокли от едкого пота, подошвы ног скользили в сандалиях. Кассир выложил несколько купюр, горстку монет и паспорт Шона и сразу же начал смотреть через его плечо. Улыбающийся имбецил-англичанин был следующим в очереди, и явно не последним.

Дальше пошло еще хуже.

– Где тебя черти носили?

– Банк не открывался до девяти.

– Я думала, в Испании они открываются в половине восьмого?

– Это был технический перерыв.

– Так я и поверила!

Он проигнорировал это.

– Что за машина?

– Невидимка.

– Чего?

– Они нас надули. Мы у них в компьютере на очереди только на три дня с завтрашнего утра. Что в общем-то даже и неплохо…

– Правда?

– Правда… У нас будет возможность позагорать, затем у нас будет машина на пару дней, затем мы снова поработаем над загаром, не особенно напрягаясь.

– Да меня как-то не особо волнует загар.

– Зато меня волнует.

– Без проблем. Тогда сегодня просто расслабляемся?

– А ты как думал? – Она стояла и разглядывала его с нескрываемой злостью. – Да посмотри на себя! На кой черт тебе загар? Ты с апреля торчал в саду на воздухе, ни черта не делал!

– Ой, началось! Ну давай. Поговорим об этом!

– О чем?

– Ты поняла!

Она закатила глаза к потолку.

– Понятия не имею, о чем ты говоришь! – Она прекрасно знала, о чем речь.

– Тогда, наверное, мне самому надо это сделать, не так ли? Сэкономит нам время.

Он заговорил тоненьким, писклявым голоском, передразнивая ее:

– Тебе повезло, что ты вообще поехал отдыхать в этом году! Мы бы здесь не были, если бы рассчитывали только на твои заработки…

– Я никогда ничего подобного не говорила!

– Тебе и не нужно об этом говорить!

– Ты параноик!

– ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ! – Он сел и опустил голову, тяжело дыша.

Она посмотрела на него с притворным испугом, понимая, что выиграла этот раунд.

– Лучше дай мне каких-нибудь денег.

Он швырнул пластиковый кошелек через всю комнату. Она внимательно изучила банковский чек. Она не могла позволить Шону так легко отделаться. Ей хотелось повернуть нож в ране.

– Только 239? Да в гостинице меняют по 243. И комиссионные у них всего 300. Итак, результаты твоей двухчасовой поездки в город, труженик ты наш, показывают, что тебя кинули. Снова. Как неожиданно.

Она спокойно вышла, закрыв за собой дверь. Шон рухнул на софу. Он был большой мальчик. Многие годы он получал от жизни пинки и не страдал наивностью. Но это было уже слишком. Ниже пояса. Он не мог этого переварить и уже начинал думать, что спасти его может только чудо. Наверху кто-то блевал. Это все решило. Он знал, что делать дальше.

* * *

– Эй, да ладно тебе, Мэтт! Не будь педиком! Какая разница, выпьем мы пива сейчас или позже?

– Да пей ты, ради бога, Пасти. Мне просто сейчас не хочется. Шел бы ты, а? После шести и выпьем.

– После ШЕСТИ? Да это же черт знает когда! Это просто по-пидорски!

– Я тебя не держу.

– Да ладно! Ты же знаешь, что я не буду пить один. Ну пойдем пропустим по кружечке?

– В шесть.

– В шесть! Да какая разница, выпьем мы сейчас или в шесть?

Мэтт посмотрел на своего грудастого приятеля. Тот уже порозовел на солнце.

– Сиськи.

Шон задержал дыхание. Группа пенсионеров совершала самоубийственный переход через оживленную проезжую часть. Держась за руки и сомкнув ряды, они шли с остервенелыми лицами, на которых читалось: «Мы сделаем это, мы перейдем через все четыре ряда бешенного трафика здесь и сейчас!»