Куросиво

– Нет, как видно, ты и впрямь нездорова. Определенно, ты больна. Нужно показаться врачу… Позвать Аояги… Все как рукой снимет… Со мной тоже так бывало…

– Заладили: больна, больна… Ничего я не больна! – О-Суми со злостью оттолкнула руку графа, когда тот попытался было ласково погладить ее по спине, и закусила зубами край рукава, заглушая рыдания.

Граф, изумленный, растерянный, смотрел на ее плечи, дрожавшие мелкой дрожью. Не найдясь, что сказать, он встал со стула и принялся расхаживать из угла в угол. В этот момент снизу, из сада, долетели детские голоса и смех. Граф выглянул в окно.

Внизу на зеленой лужайке две маленькие девочки, повязанные красными поясами, в одинаковых прическах, похожие друг на друга как две капли воды и лицом и костюмом, учили ходить маленького мальчика, одетого в серенькое фланелевое кимоно, повязанное лиловым пояском. Мальчику только недавно миновал год, и он делал свои первые шажки. За детьми шла молодая служанка.

– Что это, девочки уже вернулись из школы? Впрочем, правильно, ведь сегодня суббота… Гляди-ка, он уже ходит, ходит! О-Суми, поди же сюда, взгляни!

Но О-Суми не двинулась с места; чтобы сгладить неловкость, граф открыл окно и окликнул детей. Девочки взглянули вверх и отвесили отцу поклон. Это были младшие сестры Митико по отцу, рожденные от другой матери – Фусако и Ёсико.

– Ведите его сюда, малыша… Послушай, О-Суми, погода отличная, поедем покатаемся в Хорикава…

– Поезжайте.

– Я говорю – поедем вместе…

– Не нужны мне ни ваши ирисы, ни вишни… Можете любоваться сами…

– Беда с тобой, право… А, вот и он, наш Аки!

– Он уже сам ходит, папа, правда! – одна из девочек отпустила ручку малыша, и тот, вытянув пухлые ручонки, проковылял через комнату к О-Суми и ухватился за ее колени. О-Суми с досадой взяла ребенка на руки.

– А где Митико?

– Старшая сестрина вместе с нами вернулась из школы…

– Где же она? Чем она занята? Эй, позвать сюда Мити!..

Служанка, услышав приказание, вышла из комнаты.

– Сестрица такая упрямая, нехорошая. Совсем не хочет с нами играть!

– Правда, папа! Она даже разговаривать с нами не хочет!

– В самом деле? Дрянная девчонка!

– Мы звали ее поиграть с Аки, а она сидит за столом и все пишет, пишет… Не люблю ее!

– И я тоже… Гадкая, нехорошая сестрина!

– У старшей барышни взгляд точь-в-точь, как у госпожи… – вставила О-Суми.

С тех пор как месяц назад Митико поселилась в доме отца, она, если можно так выразиться, очутилась одна в стане врагов. С матерью ее разлучили, общаться с семьей Сасакура не разрешали, даже писать матери письма было запрещено. Тиё больше не служила в доме, старую О-Куни прогнали, из прежних друзей Митико оставался только пес Нэд. Те из слуг, кто в душе сочувствовал Митико, из страха перед О-Суми старались не проявлять свои симпатии к девочке. В доме отца Митико была одинокой, как странник в пути. И подобно тому, как еж, защищаясь, топорщит свои иголки, так и Митико все больше ожесточалась, стараясь ни в чем не уступить, не покориться своим врагам. Вот почему новые слуги, впервые узнавшие девочку, находили ее странной, удивлялись ее угрюмости, а столкнувшись с ее упрямством, дивились еще больше, считая Митико скверным, испорченным ребенком. Обе ее простенькие, наивные младшие сестренки пользовались куда большей популярностью у домашней челяди, чем красивая старшая барышня.

8

Митико, слегка похудевшая за последний месяц, одетая так же, как и младшие сестры, но без белого воротничка, вошла в кабинет. Она чуть покраснела, когда подняла светившиеся недобрым огоньком глаза и обвела взглядом всех находившихся в комнате – отца, О-Суми, троих ребятишек.

– Мити, почему ты не здороваешься с О-Суми?

Митико молчала. Граф, уже кипевший от бешенства, встретился с ней взглядом и отвел глаза.

– Помнишь вчерашнее? Отчего ты так упряма? Ты, как видно, меня за отца не считаешь… Что ж, хорошо… В таком случае я тоже не буду признавать тебя дочерью. Посмотри на Фусако, на Ёсико… Они послушные девочки. Женщины должны быть послушны. Такие, как ты, – это выродки.

Митико по-прежнему молчала, переводя взгляд с отца на О-Суми.

– Чем ты сейчас занималась?

– Писала письмо маме…

Мать внушила ей, что лгать нельзя даже под угрозой смерти, и Митико презирала ложь, как трусость.

– Писала письмо? Кто тебе позволил? Разве я не говорил тебе, чтобы ты не смела писать письма в Нумадзу?

– Хотела, верно, рассказать госпоже про вчерашнее… – со злостью проговорила О-Суми.

– Твоя забота – нянчить Аки. Не вмешивайся не в свое дело! – отчетливо произнесла Митико, в упор взглянув на О-Суми.

О-Суми задрожала от ярости. Граф изменился в лице.