— Присмотрюсь к ребятам — кого потом в свою команду, кого продвигать и так далее. Ну, или как вариант, по окончании второго курса выберу на кого специализироваться — пилота, аналитика, связиста. Да мало ли. И по окончании обучения — отслужив положенный по контракту год — кстати, а почему так мало? — можно и в другом месте поискать работу — любой из выпускников этого факультета очень востребован и не в военных сферах.
— За это время понимаешь — твое это или нет. Уходят в основном девушки — да и те по особым причинам. Ну, там, детей воспитывать или еще что, — в общем, мало кто уходит из числа служащих в Калипсо, — служба затягивает. Спросишь у мамы как-нибудь. Она ведь тоже на себе это почувствовала — но у нас родился ты — и она оставила космос…
— А я и не знал, — честно признался Алекс, пораженный открывшимися фактами.
— Ну, это ведь трудно — вспоминать о чем-то любимом, чего ты был лишен. Ну, ладно, сам об этом спросишь. А пока — начинай собирать вещи. И еще, мой тебе совет — выбирай аналитику. Но это уже на твое усмотрение. Хоть три-пять специализаций сразу. И это можно. Даже приветствуется. В субботу с утра курсанта Алекса Баталова ждут на сборном пункте в центре города — военный факультет с этого года будет обучаться на станции "Астарт", что у пояса астероидов. Так что — вас будут туда переправлять. И, как мне стало известно, полетите военным "первым" классом на военный же факультет. А поступило вас туда не так много — около пяти тысяч человек…
— А что за военный факультет? — вдруг раздался сзади голос Аленки.
— Я ведь школу закончил? Закончил. Теперь буду дальше учиться. Для этого вот — в Академию поступил. А на военном факультете учат военных, ну, таких как папа, — сказал Александр, улыбнувшись самой младшей сестричке.
— А я только через год в школу пойду, — сказала, вздохнув, она, и, развернувшись, убежала в дом, откуда спустя пару мгновений донеслось: "Таня! Мама! А Лешка в какую-то Академию поступил… это… дальше учиться! Он военным будет! Вот! Как папа!"
— Ну, теперь уже все знают. А я все думал, — как сказать остальным, что ты поступил и, главное, — куда! ты поступил, — улыбнулся старший Суворин.
— Я — тоже, — сказал Алексей. И добавил, — И когда она только подойти успела?
Спустя пару минут на веранде уже никого не было — мужская часть семьи Сувориных предстала перед глазами своих любимых женщин, и уже вечером все сидели за праздничным столом.
Потом были походы по магазинам, фотографии на память, вечеринка с друзьями, и спустя два дня с сумкой на плече и картой абитуриента (по которой и сдавался экзамен) Алекс Баталов стоял чуть в стороне от таких же, как и он, поступивших теперь уже студентов. Это была одна из привилегий абитуриентов на время экзаменов и студентов на все время обучения в Академии — скрывать свое прошлое. И если ты встречал в стенах Академии кого-то из старых знакомых или родственников — было плохим тоном раскрывать личность студента. Это была устоявшаяся традиция. Хотя в основном этой привилегией пользовались дети именитых родителей, если, конечно, хотели скрыть свое происхождение. Но если это делалось случайно — другим студентом — это не влекло за собой никаких санкций, а вот в случае, когда личность открывалась по вине кого-то из коллектива Академии — студенту (поступившие на военный факультет именовались курсантами, хотя и их тоже называли довольно часто студентами) выплачивалась довольно приличная сумма вне зависимости от причины.
Ждать Алекс не любил. Тем более, когда терялось время зря. А потому из сумки был извлечен коммуникатор с наушниками и карта памяти с лекциями, которые Алекс в свое время уже слышал, притом не в записи, а из уст сухонького старичка, когда в числе в два, а то и три раза старших военных прослушивал курсы старшего офицерского состава.
"— … Знаете, в свое время я сам не мог поверить, что могущественная страна могла такое с собой сотворить. В то время Россия была на грани. Подошли к концу все ресурсы нефти и газа, и в мире назревала война за последние месторождения. Однако она не состоялась. А причина была настолько страшна и непредсказуема, что когда это произошло, мир застыл в ужасе даже большем, чем угроза применения ядерного вооружения.