Курс молодого бойца

подошѐл ближе и достал мятый клочок бумаги. – Так! Во-первых, тебе

телеграмма! Молния! Цитирую: «Не смогу приехать. Простыла. Варя!»

Во-вторых…

Кузьма перебил его, не дослушав:

– Подождите! За какое число телеграмма?!

Шматко посмотрел на дату:

– Да уже неделю как… Ну а чего ты хочешь от деревенской почты!

– Она простыла, а я ей такое письмо отправил… – ошарашенно

прошептал Кузьма.

– Не ты отправил, а я отправил. И это как раз – во-вторых.

А в-третьих, вот! – Прапорщик достал из кармана тетрадку и с

гордостью помахал ею в воздухе. – Пять за контрольную! Первая

пятѐрка по математике за четыре года! Пятѐрка, представляешь?! Ты,

Кузьма, молоток! Я уже подумал, может, мне и предыдущие пересдать…

На красный диплом пойти… Ты как на это смотришь?

Кузя рассеянно моргнул:

– А-а? Что?

– Ты какой-то… как будто где-то не тут… – хохотнул Шматко. – И

это правильно! Нечего тебе тут… Пошли!

– Куда?

– Контрольную мочить! «Куда?!»

– Не могу, товарищ прапорщик… Я в наряде…

77

Олег Николаевич хлопнул его по плечу:

– Расслабься! Я уже договорился – тебе скостили! Так что видишь,

я своих не бросаю… А ты теперь – мой! Держи! – Он сунул Кузе

объѐмистый полиэтиленовый пакет и показал из-за пазухи бутылку

«Рябиновки». – Пошли!.

Празднование первой пятѐрки прапорщика Шматко состоялось в

каптѐрке. В торжестве принимали участие: сам Олег Николаевич,

рядовой Соколов, бутылка «Рябины на коньяке» и банка тушѐнки. После

второй кружки прапорщик сказал речь:

– Пятѐрка по контрольной – это и твой праздник! Ты не смотри,

что «рябиновая»… ты вот здесь читай…

Кузьма кивнул:

– Вижу.

– Нет, ты вслух читай!

– «На коньяке»…

– Во-от! На коньяке! Вот ты знаешь, почему зимой снегири рябину

клюют? А потому что там все ви-та-ми-ны! Ну а с коньячком, как

грится… сам Бог велел! – Шматко щедрой рукой налил по третьей

кружке.

– Я больше не буду. Мне нельзя, – сказал рядовой.

– А я приказываю! – стукнул по столу кулаком прапорщик. – За

твой талант, Циолковский!

Они выпили, потому что приказ – дело святое.

– Циолковский был физиком, – всѐ же уточнил Кузьма.

Олег Николаевич проглотил кусок тушѐнки и радостно объяснил:

– Отлично! У меня в следующем семестре как раз физика будет. –

Он похлопал подчинѐнного по плечу. – А насчѐт невесты ты не

волнуйся. Мы всѐ исправим. Если баба любит, то-о… Вот помню, у меня

была невеста. Глаза голубые-голубые… И вот такая… Ну, это не важно.

Кстати, а хочешь, мы ей щас позвоним?.

Кузьма подумал и уточнил:

78

– Кому? Вашей невесте?

– Какой моей? Твоей!

– Как?

Шматко вылил себе в кружку остатки настойки и объяснил:

– В штабе междугородная связь есть.

– Так ночью же узел закрыт?

Старшина одним глотком осушил последнюю порцию и уверенно

изрѐк:

– Вот ты, Соколов, вроде умный… а тупой! Кто его, по-твоему,

закрывает, а? – Он вытащил из кармана связку ключей. – Всѐ, пошли

звонить!

– Товарищ прапорщик, может, не надо? Я не пойду… – попытался

возразить Кузьма, чувствуя, как окружающий мир начинает вращаться

вокруг него, вызывая тошноту.

– А я приказываю!.

Следующий, уже не очень праздничный день, они встретили в

столовой. Причѐм совсем не за столом, а сидя на ящиках в овощном

цеху. Перед ними стояли две пустые бадьи и лежала гора нечищеной

картошки. Олег Николаевич тяжело вздыхал. Кузя сочувственно сопел.

Наряд по столовой им пришлось отрабатывать вместе. Потому что

полковник Бородин пьянство не уважал. Как и ночные визиты на узел

связи. Работа, после вчерашнего, как-то не спорилась. Не то вследствие

похмелья, не то в связи с отсутствием у прапорщика опыта.

– Соколов, ты почему меня не остановил? – горестно охнул он,

чуть не порезав палец.

Кузьма напряг память и нашѐл там ответ:

– Я пытался, товарищ прапорщик, а вы всѐ: сапоги дорогу знают,

сапоги дорогу знают…

Шматко вздохнул:

79

– На хрен я эту рябиновую брал?! Надо было водки. Водка чистая,

у неѐ хмель нормальный… – Он швырнул нож в бадью и закричал,

повернув голову в сторону кухни: – Сухачѐ-ѐв! Бери нож, и сюда!

В глубине столовой раздалось невнятное бурчание ротного

повара. Прапорщик прислушался и пробормотал себе под нос:

– Пацана нашли! Картошку я им чистить буду!.

– Так ведь командир части приказал! – попытался возразить

Кузьма.

Но Шматко рыкнул, отряхивая брюки:

– Ты, Соколов, чем трындеть, лучше силы экономь! У нас ещѐ

строевая!.

Вторую часть наказания, отмеренного щедрой рукой полковника

Бородина, они отрабатывали на плацу. Под жарким весенним солнцем

им предстояла строевая подготовка. Из окон штаба плац

просматривался отлично – сачкануть было невозможно. Старшина роты

встал посередине асфальтовой площади и принялся командовать.

Рядовой пытался маршировать. Они потели и отдувались, но

продолжали нести наказание.

Шматко командовал громко:

– Левой! Левой! Напра-аво! Пря-ямо! По команде «прямо»

делается три строевых шага!

И шептал тихо:

– Ты потерпи, Соколов. Два часа нам осталось…