Курс молодого овца, или Самозащита в уголовном суде

Процесс доказывания – корнеобразующий. Очень важно понимать ход рассуждений и действий твоих заклятыхдрузей и закадычных врагов. Какая-нибудь, стоившая выделки овчинка попадёт в лабиринты кривых лекал, даже не впервые, а потеряется. Или будет тешиться оптимизмом, типа: доказательств нет и хрен чего докажут, ха-ха-ха. После оглушительных обвинений и Приговора та овца ещё долго будет окуевать: дык, как же так, ведь доказательств нет, а те, что были – вывернули изнанкой, гады. А всё от самонадеянности еённой. Поздние недоумения как раз и порождены непониманием, в том числе тонкостей и пакостей (и пар костей не ломит) осуществлённой мусорами оценки доказательств, приведшей к убеждениям, к обвинительным выводам и обрядительным вводам. Пока дорогая себе овца не взглянет на себя и окружающую вакханалию глазами волка, не примерит его шкурку, не содрогнётся его страстями, так и не уяснит, как очутилась на вертеле. А в пронизанном состоянии уже и не очень-то пободаешься.

Что ж, напяливаем шкуру (фу, какая вонючая и тесная внутри!). Плёвый случай. Кража. Из стада вырываем ближайшую к очагу овцу. Зовут овцу – Аркаша, хотя и на свист откликается вполне. Нет прямых свидетельств, что

Аркаша взлохматил хатёнку, устроил там шмон, выгреб ничтяки, отчалил с барахлом и скинул те пожитки барыгам. Но всплывает другая информуха: Аркадий ранее привлекался за кражу; вечером накануне его припасли недалече от домовладения ломового; знакомый почерк «работы»; у официально не трудоустроенного Аркаши завелись деньжата в последующие после кражи дни и он сорил ими на тусовках с тёлками; имеются общие с терпилой знакомцы, от кого подозреваемый знал об отлучке хозяев и об обстановке в их жилье; Аркашкина соседка трепанула, что тот через день после случая кражи предлагал её по дешёвке розовый унитаз, а как раз такой же числится среди похищенного; на хате выявлены следы шуз, по размеру совпадающих с аркадиевыми. И это всё.

Отдельно каждое из доков вроде бы не изобличает Аркашу, и он мог бы смеяться в пупок любому сыщику с такими уликами. Ну и что, что привлекался: оступился – дело прошлого. Что с того, что кто-то видел: могли обознаться, я гуляю где пожелаю. Похожесть «почерка», ай, перестаньте, – это не означает идентичности «руки». Знание о жильцах и их планах криминальных помыслов не обязательно чтобы и влекут… И в том же духе.

Однако у обвинителей свой инстинкт и понимание правил оценки. Каждое из перечисленных доказательств оценивается допустимым, так как порядок их получения соответствовал УПК. Каждое из доказательств признаётся достоверным, так как в них не обнаружено вралек или противоречий. Волей мусоров эти доказательства принимаются относимыми, ввиду того, что видится их связь и объяснение обстоятельств по данному делу. В отсутствие других доказательств, расширяющих и прочащих знание об обстоятельствах, той же прихотью мусоров все имеющиеся доказательства принимаются достаточными для того, чтобы утверждать о причастности и виновности именно Аркадия. (Фактическая сторона события преступления считается к этому времени как бы установленной). И, помимо того: «Ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать», – сказал и в светлый суд ягнёнка уволок.

По такой вот, внешне чахлой совокупности и посредством свободного, богатого воображения стряпухи с кухонь мусорских выпекают вполне себе съедобные коржики о краже с участием Аркаши нашего. В процессе этого стойкие подозрения на его счёт перерождаются в убеждения, а далее – в утверждения. Естественно обвинительные утверждения о сопричастности бедолаги. Мусора вправе иметь всякие, в том числе и такие убеждения, и несут их эстафетой по инстанциям. А в порядке преемственности тех убеждений каждой последующей инстанцией верность и обоснованность выводов обвинительных сами собой укрепляются. По вопросу законности – здесь полный порядок. Совесть? Нравственные стояки мусоров откалиброваны под борьбу со злом, где Злом, ну кто бы сомневался, принимается преступность – явление, виновники и вред при минимальном наборе подозрительных фактов и в условиях Презумпции вины. Помнишь её: виновен тот, в отношении кого больше не опровергнутых подозрений. Убеждениям отдано преимущественное значение. Доказательства, Закон и какая-то там Совесть – эти все вторично и прозаично. В случае с Аркашкой это означает, что он будет преследуем и осужден, пока не представит железное алиби или не будет обнаружен другой виновник, хотя бы человек при больших подозрениях против него. Языческую традицию козла (овцы) отпущения ещё никто не отменял. Кто-то должен быть крайним. Нынче им будет Аркаша, и через его жертвенную лимфу отпустятся грехи ментов, мусоров, реальных виновников, если преступление такое вообще имело место. Но коренным определителем Совести является принципиальное убеждение, что вся живность вне стаи – это мясо, чья судьба ничтожна и жертвенна, а смысл должностной деятельности – личное благополучие, властное честолюбие и мундира серого «честь».