Курс - море мрака

Текст перипла не только хорошо согласуется с этими данными, но и позволяет сделать предположение, что в те далекие времена местное население уже умело приручать слонов. Известно, что эти животные не водятся ни в Марокко, ни в Западной Сахаре, но бесспорно и то, что Ганнон не мог принять за слонов каких-нибудь других животных: слоны были великолепно известны карфагенянам и принесли им немало побед. Карфагеняне ввозили их из Южного Туниса, из местности, лежащей примерно на широте Рабата. Многочисленные изображения слонов, бегемотов, носорогов, жирафов и других животных, которых теперь не увидишь в Сахаре, обнаружили лейтенант Бренан и Анри Лот на скалах Тассили. При этом оба они подчеркивают, что рисунки явно сделаны с натуры. О подобных изображениях в африканской пустыне писал и Геродот. Карфагенянам же посчастливилось увидеть самих "натурщиков", уже начавших исчезать в этом уголке мира. В I в. слонов и жирафов еще встречал в Сахаре Плиний Старший, но это были лишь жалкие остатки былого великолепия.

Что касается городов, заложенных Ганноном и тоже исчезнувших в потоке времени и песка, то они должны были располагаться где-то в районе Агадира, но их следы не найдены, хотя Мелита, например, прекрасно была известна "многостранствующему мужу" Гекатёю Милетскому: в его время этот город вел морскую торговлю с Гадесом. Возможно, некоторые из городов Ганнона были временными, недолговечными поселениями, уничтоженными воинственными африканскими племенами. Не следует слишком доверять Ганнону в цифрах, особенно если справедливо предположение о том, что основная цель публичного варианта его перипла — дезинформация. Геродот, например, упоминает персидские "команды 50-весельных (как у Ганнона. — А. С.) кораблей, принимая в среднем по 80 человек на корабль" (9, VII, 184). Даже если исходить из расчета 100 человек на корабль (учитывая пассажиров), карфагенян не могло быть более 6000, т. е. по 1000 человек на город. Поэтому ни о каких городах в обычном смысле этого слова не может быть и речи[6].

Ликс

"6. Отплыв отсюда, мы подошли затем к большой реке Лике, текущей из Ливии. На ее берегах пасли стада ликситские кочевники (νομαδης). Мы провели у них некоторое время и подружились.

7. Выше по течению обитают негостеприимные эфиопы; в их стране много диких зверей, и ее пересекают высокие горы, в которых, говорят, находится исток Ликса. Вблизи этих гор обитают разнообразные троглодиты, про которых ликситы утверждают, что в беге они могут обогнать коня…"

Здесь Ганнон документально точен. На территории Марокко есть всего четыре крупные реки, впадающие в океан: Себу (чуть севернее Сале, Ганнон миновал ее еще до закладки Тимиатериона), Умм-эр-Рбия (ее устье находится к югу от Касабланки, и Ганнон не мог его видеть, так как от Сале он взял курс в открытое море — на запад, огибая излучину берега), Тенсифт (несколько южнее Сафи) и Уэд-Дра, чье русло чаще всего безводно. Дальше на юге лежит Западная Сахара; на ее территории лишь одна река — Хамра — несколько месяцев в году достигает океана (в остальное время она пересыхает). Следующая крупная река — Сенегал, но до нее еще далеко, о ней речь впереди.

Итак — Тенсифт. Ганнон не сообщает, что он оставил здесь поселенцев, но нам хорошо известно, что финикийская колония Лике, признавшая власть новой метрополии после падения Тира и возвышения Карфагена, действительно существовала в Марокко. Несомненно, во всяком случае, что пройденный Ганноном путь был хорошо известен еще финикийцам, совершившим по приказу египетского фараона Нехо II путешествие вокруг Африки примерно в 600 г. до н. э. Путешествие длилось три года. "Осенью, — пишет Геродот, — они приставали к берегу и, в какое бы место Ливии ни попадали, всюду обрабатывали землю; затем дожидались жатвы, а после сбора урожая плыли дальше" (9, IV, 42). Очевидно, Лике и возник во время этого путешествия или вскоре после него.

Сомнительно, однако, что в перипле речь идет об Эль-Араши: горожане не вели кочевой образ жизни, да и Ганнон упоминает не город, а только реку Лике. Но пасти свои стада ликситы могли где угодно. И любую реку в местах привычных пастбищ могли называть именем родного города. Или даже государства: из перипла следует, что ликситы — это не только жители одноименного города (точно так же, как карфагеняне или римляне). Среди них могли быть и горожане, и селяне, и кочевники-пастухи — их-то и выделяет Ганнон. Как бы там ни было, Ганнон встретил здесь земляков, недаром ликситы разговаривали с ним на одном языке и служили переводчиками карфагенянам, с которыми сдружились, как и подобает соотечественникам вдали от родины.