Курс на Юг

Кондуктор лукавил, конечно. Пять ящиков казённого хлебного вина передали на «Тупак Амару» ещё в Сан-Франциско, с американского парохода, вернувшегося из Владивостока. Повалишин настрого велел беречь ценный продукт до особых случаев, и Мишка не сомневался, что сейчас, в это самое время в кают-компании и кубриках броненосного тарана сворачивают с горлышек сургучные пробки, украшенные казёнными печатями. А уж чего ему самому стоило разжиться у буфетчика такой бутылочкой…

Сосуд пошёл по кругу. Хлебное вино (положенные тридцать восемь оборотов!) лилось в глотки, привычные к рому, мескалю и дрянному виноградному писко.

– По глотку, амигос, только по глотку! Вот вернёмся на берег – пейте, сколько влезет!

И дёрнул же чёрт за язык весёлого лейтенанта Гальвеса! Луч фонаря вырвался из темноты и упёрся в торпедеру. Ударил винтовочный залп и минёр, едва успевший поднести к губам бутылку, молча кувыркнулся за борт. Фонтаном брызнули щепки от бортов, одна из них впилась лейтенанту в щёку.

«…Плевать!..»

– По местам! Тревога! Полный ход, право руль!

– Надо отдать лейтенанту должное: сориентировался он мгновенно. У форштевня катера вырос бурун, Гальвес быстро закрутил маленькое штурвальное колесо, судёнышко вильнуло влево, выходя из луча. За кормой, в полукабельтове мелькнула неприятельская миноноска с уставленными вперёд шестами, на которых висят латунные клёпаные бочонки, от которых тянется в кокпит гуттаперчевые провода. Лейтенант знал, что в каждом из них по тридцать фунтов пироксилина – достаточно чтобы пробить борт броненосца, или разнести в щепки крошечный катер.

– Мигель, к орудию!

«Орудие» – это слишком громко сказано. На «Индепенденсии» стоит картечница системы Норденфельда – пять винтовочных стволов, перезаряжаемых одним движением рычага. Такую операцию и проделал сейчас кондуктор – с хрустом рванул на себя железную загогулину, повернул картечницу на тумбе и нажал на спуск.

Р-р-рах!

Пять стволов разом выплюнули свинец. В ответ из темноты посыпались пули, лучи снова скрестились на «Индепенденсии».

– Три катера, окружают! Хватай карабины, огонь!

А чилийская торпедера настигает, мины угрожающе покачиваются на шестах. Еще две, три сажени….

Пули летят с двух сторон – мимо, мимо, мимо! Не так-то легко попасть по прыгающему в волнах катеру, идущему двенадцатиузловым ходом.

– Не робеть, амигос! Чилийцы не рискнут пустить в ход мины, сами же на них и подорвутся!

Р-р-рах!

Лязг перезарядки, матерная рулада – отнюдь не на языке Сервантеса.

Р-р-рах!

Р-р-рах!

Из темноты прилетели вопли страха и боли, фонарь погас. Кондуктор не промахнулся.

«Колоколо» резко прибавляет ход и чуть ли не тычется форштевнем в миноноску. Шест со смертоносными бочонками ныряет под корму. С катера несутся отрывистые команды. Гальвес бросает штурвал, подхватывает с палубы ящик. В глазах – ярость и смертельная решимость.

– И-иэх-х!

Замах, ящик со ста фунтами чёрного пороха летит на бак торпедеры, которая как поросёнок к свиноматке, прилипла к корме «Индепенденсии».

– Берегитесь, амигос! Ложись!

Оскалившийся кондуктор разворачивает свою «пушку» и выпускает веер пуль вдоль палубы чилийской миноноски. Гальвес, пригнувшись, палит из револьвера, целя по ящику.

Сдвоенный грохот, столбы воды разбрасывают катера – чилийский офицер успел в самый последний момент замкнуть контакт, подающий ток на мостик накаливания взрывателя. «Колоколо» встаёт на нос, из кокпита в волны сыплются люди. «Индепенденсия», разорванная почти пополам, оседает в воду.[24]

Кондуктора Мишку отбросило взрывной волной далеко от миноноски – в последний момент, когда кулак спрессованного до бетонной твёрдости воздуха ударил его в грудь, он успел увидеть, как разлетается кровавыми ошмётками голова лейтенанта. И сразу – мрак, бешеный водоворот, вода, захлёстывающая распяленный в судороге рот.

Спасательный пояс, набитый, на манер матросских коек, пробкой, вынес его на поверхность, и сразу вспыхнул и заплясал над головой луч прожектора, раздались частые хлопки малокалиберок и заполошный треск «Гатлингов» противоминного плутонга.

«Свои… – мелькнуло в гаснущем сознании. – Успели… подберут… спасут…»

И всё вокруг – океан, изувеченные катера, мечущиеся по волнам лучи – проваливается в глухую черноту.

IX

Чили. Окрестности Вальпараисо.

2 января 1880 г.

Предчувствия, возникшие во время визита Ачивы, не обманули Серёжу: происходящее с ним, чем дальше, тем сильнее напоминало авантюрный роман, вроде тех, которыми он зачитывался ещё гимназистом. Впрочем, вряд ли стоило винить племянницу коменданта в том, что окружавший их антураж напоминал готическое средневековье. И уж точно прямо-таки кричал о них узкий каменный тоннель, по которому они выбрались за крепостные стены.