Курс — одиночество

Вскоре совсем стемнело, заодно подул ветер, умеренный вест. Ветер пригнал облака, первым признаком этого явилось исчезновение звёзд на западе, потом они пропали и над нами остались только те, что мерцали над восточным горизонтом. А затем их тоже закрыло, и, хотя самой тучи нельзя было различить, она давала о себе знать незримой тяжестью. Я представлял её себе грозной, нависающей низко под яхтой. Один за другим налетали ливневые шквалы, дождь злобно шипел на море и презрительно барабанил по палубе. Мне было не до сна. В первые часы ночи переменчивый ветер вынуждал меня то брать, то отдавать рифы на гроте, пока мне не надоело ставить полные паруса, когда ветер немного спадал, тем более что это случалось не так уж часто. В последний заход на палубу я заметил прямо по курсу и чуть южнее отблески молний. Я постоял, завороженный тревожными вспышками, которые были пока слишком далеко, чтобы усилить своё жуткое очарование раскатами грома. Но гроза приближалась, и даже сквозь плеск моря и шум ветра в такелаже я слышал, как молнии всё чаще и чаще сопровождаются рокотом, вызывающим тягостное чувство под ложечкой. Мне было страшно, я попал в положение, которого любой ценой предпочёл бы избежать, и некуда было деться.

Тяжёлая чёрная туча простёрлась с севера, захватывая западную часть неба, до не менее тёмного южного горизонта на юге, и молнии озаряли её бугристую поверхность. Теперь она наступала на яхту, прощупывая шипящий океан раскалёнными добела пальцами. Хотя нас разделяла целая миля, даже больше, гром уже достиг той силы, когда он устрашает слух и побуждает руки стиснуть голову в тщётной попытке подбодрить её. Туча надвигалась всё ближе, ослепляя даже защищённый глаз и ошеломляя разум величественным спектаклем.

Я сидел в каюте и дрожал от страха.

От сильных порывов яхта резко кренилась, потом возвращалась в более естественное положение. Казалось, не случайно эти маневры совпадали с раскатами грома, синхронизированными с разветвляющимися над яхтой молниями. Я не мог оставаться внизу. Подбежал к люку и высунул наружу голову — единственный доступный мне жест непокорства. Гроза со всех сторон обложила судёнышко. Гром рокотал непрерывно, то удаляясь, то переходя в оглушительные залпы, от которых я непроизвольно приседал. Море и небо слились в жарком, не признающем умеренности объятии. Среди этой свистопляски яхта с её торчащей к небу высокой металлической мачтой напоминала тщедушного миссионера, вотще вздымающего вверх укоризненный перст перед лицом разнузданной оргии первобытного племени. Подавленный зрелищем разгула могущественных стихий, я не мог себе представить ничего более неуместного в такой обстановке, чем эта металлическая мачта. Она напрашивалась на большие неприятности.

И я был бессилен что-либо сделать.

Словно уверовав в некое всемогущее божество, я начал молиться.

Я принялся откачивать воду и обрёл ещё один источник бодрости.

Каждый качок подстёгивал мой дух.

Каждая молитва придавала силу моей руке.

Я продолжал работать помпой. Качок — ещё кружка воды проделывает пятифутовый путь под блеск молнии и раскат грома.

Я был частицей могучей симфонии.

Вот уже трюм осушен, но буря над моей головой продолжает бесноваться. Страх окутал меня сплошной пеленой, вызывая отвращение к себе. Целую вечность я купался в холодном поту, наконец гроза прошла на восток, предоставив фолькботу нести свою терроризированную команду навстречу неугомонному весту.

За ночь зыбь достигла чудовищных размеров, и воспалённые глаза рассвета увидели волнение небывалой мощи. Море оставалось чёрным, и небо продолжало хмуриться. Прошла шкваловая туча, обрушив на яхту ливень, сравнимый только с водопадом. На юге ещё одна дождевая завеса, всех обгоняя, как будто сулила усиление ветра, однако присмотревшись к ней, я заключил, что её ярость пройдёт стороной.

Я пошёл вниз, чтобы приготовить чашку чаю.

Чайник одобрительным шипением отозвался на горячее гудение примуса. Неся умеренные паруса, яхта продолжала идти против свежего веста. Было пять часов утра, я сидел, обняв колени, на койке у правого борта и нетерпеливо ждал, когда закипит чайник. Люк был закрыт.

Я размышлял, что предпочесть на завтрак — галеты или банку сардин, вдруг яхта вильнула, будто велосипедист, на секунду утративший равновесие. Потом она выровнялась, но тут послышался нарастающий гул курьерского поезда. Без дальнейших предупреждений судёнышко получило удар, который положил его набок. Удар был быстрый, словно нанесённый когтистой лапой, но достаточно убедительный, как дубинкой по голове. Я опрокинулся вверх ногами и ударился затылком в борт. Чайник составил мне компанию и врезался в комингс рубки, гремя крышкой и расплёскивая кипяток.

В одну секунду яхта опрокинулась!

Могучая рука окунула в воду мачту и паруса.

Я силился встать на ноги. Несколько мгновений, которые казались мне вечностью, искал я, за что ухватиться, наконец нашёл, подтянулся, встал на край койки и дёрнул задвижную крышку люка. Её явно заело.