Курсант: назад в СССР (СИ)

Я лихорадочно стал думать над ответом. Буквально за несколько секунд прокрутил в голове популярных исполнителей. Цой еще не выступает, Высоцкий в самом расцвете, но он пользуется популярностью у ментов. Надо что-то поэкзотичнее придумать. Например, "Роллинг Стоунз". Эти зубры до сих пор и в моем времени играют. Я в рок-музыке разбираюсь, как таежный пчеловод в балете, но этих ребят я прекрасно помнил. Любимая группа моего “стажера” Бори (интересно, как он там без меня?) Боря мне все уши про них прожужжал. Хочешь не хочешь, а в памяти у меня каждая их песня отложилась.

— "Роллинг Стоунз" слушаю, — ответил я.

Такую группу вряд ли милиция семидесятых жалует, да и массовый советский любитель музыки предпочитал отечественную эстраду и комсомольские ВИА.

Гоша приподнял на меня подстриженную бровь, такого ответа он явно не ожидал. Наверное, ожидал услышать знакомые до боли каждому советскому гражданину названия: “Песняры”, “Сябры”, “Самоцветы” и прочие “Веселые ребята”.

— Неплохая группа, — кивнул Гоша. — Какая песня любимая?

— Paint It Black, — ответил я.

Английским я не владел, но с произношением еще со школы и института дружил, да и Боре спасибо, это вообще-то его любимая песня была, много раз он ее в машине включал.

Гоша окончательно убедился, что я не подсадная утка и после моего ответа даже потерял немного ко мне интерес. Он поморщился и небрежно бросил:

— А деньги у тебя есть, студент? Входная такса двадцать пять рублей?

— Найдем, — кивнул я.

* * *

Мы вышли из ресторана. Лишь когда спустились с крыльца Быков, выпучив глаза, затараторил, оглядываясь назад:

— Ты что творишь, Андрюха? Ты зачем на игру подвязался?

— Спокойно, — я сжимал в руках входную фишку из красного пластика, что вручил мне Гоша. — Есть у меня одна мыслишка.

— Что ты задумал? — Антон всплеснул руками. — Не лез бы ты в это дело. Спасибо, конечно, но как ты сможешь выиграть профессиональных шулеров?

— Иногда, чтобы победить, — я многозначительно улыбнулся, — можно и проиграть партию.

За круглую плоскую фишку мне пришлось выложить двадцать пять рублей. Это все мои накопления. Дикая потребность в еде в последнее время от меня отстала (обмен веществ стабилизировался, наверное) и мне удавалось экономить, да и питаться я стал в столовой. Комплексный обед обходился мне в сущие копейки. Мать, конечно, обижалась, что дома не ем. Ворчала и искала причины в себе:

— Что тебе, Андрюша, не нравится? Может, не вкусно? Что тебе приготовить?

Я отмахивался и старался ее успокоить:

— Ничего, мам, не надо. Тебе и так некогда. Не до готовки. В советских столовых неплохо кормят. И порции большие. Какой смысл тебе еще у плиты торчать?

Но она лишь вздыхала и пробовала себя в других нехитрых блюдах. Я понял, что спорить с ней бесполезно. Самокопание — черта большинства женщин. Но я мог сделать для нее кое-что другое. Когда буду нормально зарабатывать на фабрике, заставлю ее уволиться со ставки уборщицы. Надеюсь, это случится уже скоро. Завтра у меня первый рабочий день.

* * *

На фабрику я пришел к восьми утра. Заскочил в отдел кадров и забрал у Трошкина свой свеже-изготовленный пропуск. Фотка на нем получилась грозная. Фотограф в ателье в Доме быта оказался алкашом-халтурщиком. Не додержал или перепроявил или сделал еще что-то с фотографией, что никак было уже не исправить. Ну и ладно. Половина советских людей ходила с документами, на которых они смотрелись, как зомби или другие безумные людоеды.

Илья искренне обрадовался моему приходу. Торжественно вручил мне пропуск. Я расписался за его получение в каком-то журнальчике и собирался уже уйти, но Трошкин меня окликнул:

— Андрей, подождите…

Он стоял и мялся, словно правильная пионерка на своей первой дискотеке. А я смотрел на него и ждал, когда воин созреет. Но не дождался и решил ему помочь:

— Что, Илья?

— Можно вашего совета?

— Конечно, — пожал я плечами, — обычно советы дают не чужие люди. Раз мы уже знакомы, могу и подсказать.

— Вот… Андрей. Посмотрите.

Кадровик открыл шкаф. Там, в глубине его темных недр желтел букет мимоз.

— Как вам? Такие цветы подойдут?

— Это лучше, чем гвоздики, — кивнул я. — Хотелось бы разбавить их красными розами. Но их не достать. И так нормально. А почему букет в шкафу, а не в кабинете вашей избранницы?

— Я жду обеденного перерыва, — заговорчески проговорил Илья. — Положу ей на стол.

— Эх, Илья… Когда вы уже решитесь. А если она подумает, что это Петька из шлифовального цеха подарил букет?

— Какой Петька? — всполошился Трошкин, тряхнув головой так, что очки съехали на нос. — Нет у нас таких. И цеха такого нет.

— Ну, это я так, к слову. Но мысль вам понятна?

— Понятна, — вздохнул влюбленный. — Но я пока не готов.

— Ясно, не буду вас мучить, но рубашку лучше расстегнуть. Верхнюю пуговицу.

— Зачем? — удивился Трошкин.

— Так вы похожи на школьника.

Илья подошел к висящему на стене зеркалу и расстегнул пуговицу. Еще бы рубашку выпустить поверх брюк и совсем бы смотрелся оторвой. Но на такое я даже не пытался его подбить. Сейчас такой тренд далеко не все оценят.