Курсанты. Путь к звёздам

В конце праздника Инна Павловна рассказала, что в годы блокады ей, подростку, приходилось работать на Кировском заводе, а жила она у Нарвской заставы. Пройти эту дорогу было очень сложно, на каждом шагу попадались окоченевшие трупы оголодавших людей, которые заметало снегом. Поначалу страх мучил так, что она кричала ночами, а со временем чувства притупились, да и мертвецов стали увозить на Пискарёвку. На этом кладбище она схоронила почти всех своих соседей, и изредка ходила к ним.

Фабричный паек помогал ей выжить в то ужасное время, а в самый страшный день выручила солдатская корка хлеба. Потряс рассказ о блокадном праздничном обеде, где Инне Павловне отводилась роль главного блюда. Её взрослая соседка по дому как-то пригласила молоденькую Инну к себе в квартиру, и зачем-то на минуту отлучилась из комнаты. Что толкнуло девочку-подростка подсмотреть за соседкой, одному провидению известно. Но она увидела на кухне голодную женщину, способную на все, с топором и огромным ножом в руках. Сомнений быть не могло: Инну Павловну хотели здесь съесть. Она убежала сломя голову из жуткого дома, а вернулась через несколько дней, когда узнала о смерти той самой женщины с её семьёй.

После дня рождения все возвращались молча. Таранов вспомнил, как три года назад город готовился к празднику победы в той войне. Курсанты вместе с горожанами принимали участие в работах на Московском проспекте. Поразила молчаливость и сосредоточенность всех ленинградцев от мала до велика.

Отделение Бобрина наводило порядок вокруг дота Типанова, где планировался мемориал, а лопату там нельзя было воткнуть в землю – она всюду натыкалась на металл. Курсанты, стоя на коленях, руками разгребали мусор, состоящий из множества осколков железа, гильз и камней…

Глава XXXI. Курсант – не юнкер

Дымский с Тарановым проводили Алену до платформы, посадили на электричку и отправились в казарму.

– Знаешь, чем мы отличаемся от юнкеров? – спросил неожиданно Семён.

– Сто лет назад юнкера зубрили уставы и перечисляли лиц императорской фамилии. А мы изучаем марксистско-ленинскую философию, международное коммунистическое и рабочее движение, историю КПСС.

Марк шел с умиротворенным настроением, которое у него появлялось в момент полной сытости.

– Я не о том… У юнкеров было понятие чести, а курсантов его нет!

– Почему? А комсомольская, партийная?

– Э-э-э. Не лукавь. Там другое. Русский офицер всегда по чести жил и по долгу чести служил. И кодекс чести русского офицера сложился лет сто назад, а то и раньше.

– Я читал. Его сформулировал после японской войны один ротмистр Кульчицкий, отец известного поэта. – Историческими событиями Марка удивить невозможно, и друг об этом знал.

– Того, что немцы расстреляли в сорок третьем?

– Ага. Так вот, по «Советам молодому офицеру» Валентина Кульчицкого писались правила даже для советских гвардейцев. Много чего в них есть важного не только для офицера, но и любого мужчины.

– Что, например?

– И не вспомню всего… – Марк напрягся, вспоминая строчки. – Не обещай, если ты не уверен, что можешь исполнить обещание.

– Это понятно…

– Не откровенничай – пожалеешь. Помни: язык мой – враг мой!

– Это про меня…

– Знать нужно границу, где кончается полная достоинства вежливость и начинается низкопоклонство.

– Вот это про наше время!

– Избегай денежных счетов с товарищами…

– Ясное дело, деньги вечно портят отношения.

– Не принимай на свой счет обидных замечаний, приколов, насмешек, сказанных вслед…

– А это ты на себе испытал не раз!

– Точно. Особенно на первом курсе. В этом кодексе много пунктов. Примерно, как в уставе КПСС – про обязанности и права коммуниста. Только написано короче…

– А значит, четче и понятнее. Но я тебя вот еще о чем хочу сказать.

– Гони свой вариант!

– Наш курсант тыкает, чокает, может взять чужое, размахивает руками на улице, курит на ходу, не уступает место старшим, читает через чужое плечо.

– Точно, как Шурик в «Операции «Ы» у студентки, которую Наталья Варлей играла…

Если б, как Шурик… Курсант чамкает, когда ест, скребет по тарелке, не умеет держать в руках нож и вилку…

Ага, облизывает миску, если очень вкусно.

Орет, как у себя дома, и ходит по улице, как по степи; может встать буквой «зю» и не отойти в сторону, чтобы завязать шнурки; харкает на пол…

– Это уже перебор! Чего тебя понесло? Кто плюнул на тебя сверху и попал?…

– Дружище! Понаблюдай сам.

– Хотя, да. На трассе кросса плюют почти все. Бежишь последним, как за верблюдами, и хлюпаешь по чужим соплям. Может только два-три курсанта к краю отбегут, сморкнутся и дальше в строй встанут.

– И никто на это не обращает внимание. Нас никто повседневной этике не учит. Замечания мы не делаем друг другу? Представь князя или графа, ковыряющего в носу, как Барыга. Как-то их иначе воспитывали.

– Ну, да. Это из того житейского посыла, что «балерины тоже какают»… У нас в стране не учат элементарным вещам. Считается, что семья всё должна привить или школа. Только уроков я таких не помню…