Курсив мой

[1924?]

Многоуважаемая Берберини!

В благодарность за милое письмо Ваше искренне желаю Вам сплясать гопака с Ольденбургом, С.С. и какой-нибудь отчаянный фокстрот с Зиновием Гржебиным. А стихи Ваши мне очень нравятся. Я бы, пожалуй, решился указать Вам на некоторые, по моему мнению профана, – неловкости стиха, напр., в “Точильщике”, первая строфа, рифмы идут – “клочья – вдвоем, волчьи – днем”, а вторая: “точильщик – ножи, дружочек – покажи”. Не нравится мне и “бродяга – бедняга”. Но стихотворение оригинально. Очень внушительно, фонетически правдиво звучит, шипит в нем злость:

Нынче оба зубы волчьи
Точим ночью, точим днем.

И “О портном” хорошо, особенно – конец. В нем есть неловкие строки:

Каждый пусть за угощенье
Мне старинное споет, —

в нем не отчетливы рифмы. И “Дым повис от табака” неловко. И еще кое-что.

Но – сие есть техника, и с нею, я уверен, Вы сладите. Только не торопитесь!

Очень прельщает меня широта и разнообразие тем, сюжетов в стихах Ваших. Я считаю это качество признаком добрым, он намекает на обширное поле зрения автора, на его внутреннюю свободу, на отсутствие скованности с тем или иным настроением, той или иной идеи. Мне кажется, что определение: поэт – эхо мировой жизни, самое верное.

Конечно, есть и должны быть души, воспринимающие только басовые крики жизни, души, которые слышат лишь лирику ее, но Андрей Степаныч Пушкин слышал все, чувствовал все и потому не имеет равных. Пока – будем надеяться.

Я думаю, Берберини, что Вы будете очень оригинальной поэтессой, и это меня чертовски радует. Да. Разве есть что-нибудь лучше литературы – искусства слова? Ничего нет. Это – самое удивительное, таинственное и прекрасное в мире сем.

Ну, и будьте здоровы! Пишите больше, а печатайте – меньше…

Пока, пока!

Вы еще очень желтый птенец[35], но Вы – хорошая птица, не знаю какая, а хорошая! Крепко жму лапу.

А. Пешков