Курская битва. Огненная дуга

Получение подтвердить. О принятых мерах донести». Однако немцы так и не начали боевые действия.

Рокоссовский отнёсся ко всему спокойно, заметив начальнику штаба фронта генералу Малинину:

— Пока фрицы почему-то идти на нас не решились, но нервы у нас крепкие, так что подождём.

А генерал армии Ватутин не на шутку обеспокоился. Если враг перенёс сроки начала боевых действий, значит он не уверен в себе, начинает сомневаться, этим надо непременно воспользоваться и нанести по нему упреждающий удар.

— Я прав, Никита Сергеевич? — спросил Ватутин члена Военного совета Хрущёва.

— Безусловно прав, Николай Фёдорович, — горячо поддержал Ватутина Хрущёв. — Звони сейчас товарищу Сталину, и я уверен, что он даст нам «добро» первыми ударить по врагу. Если не решаешься это сделать, давай я позвоню Верховному? — предложил Никита Сергеевич. Он раскраснелся, словно собирался идти в атаку.

— А что скажет начальник штаба фронта? — Командующий фронтом посмотрел на генерала Иванова в упор.

Тот, однако, не спешил с ответом. В штабе воцарилась мёртвая тишина. Наконец генерал заговорил:

— Против я не выскажусь, товарищ генерал армии, но и не берусь давать вам совет.

— Даже так? — усмехнулся Ватутин. Его лицо посерьёзнело, и было ясно, что ответ начальника штаба его не удовлетворил. — И всё же я доложу Верховному свои соображения...

— И мои тоже, Николай Фёдорович, — добавил Хрущёв.

На переговоры со Ставкой у Ватутина ушло не более пяти минут. Как позже выяснилось, соображения командующего Воронежским фронтом в Москве обсудили. Верховный переговорил на этот счёт с маршалами Жуковым и Василевским, и они высказались против. Не поддержали Ватутина заместитель начальника Генштаба генерал Антонов и Оперативное управление Генштаба.

На другой день утром Сталин позвонил генералу армии Ватутину и, задав ему ряд вопросов по обстановке, произнёс:

— Ваше предложение первыми начать атаку вражеских позиций Ставка отвергла. Так что напряжение с войск не снимать и в любую минуту быть готовыми нанести по фашистам ответный удар. А в том, что враг скоро начнёт атаку, никто из нас не сомневается. Ну а ваш благородный порыв ударить по врагу я одобряю...,

«Видимо, Ставка располагает какими-то данными о противнике, о которых мне знать не дано», — грустно подумал Ватутин. Увидев, как посерел лицом член Военного совета Хрущёв, Николай Фёдорович сказал:

— Товарищ Сталин поблагодарил нас за желание первыми ударить по врагу, но наше предложение не было принято. Но ты, Никита Сергеевич, не переживай. Ставка надёжный фильтр у Верховного, так что не всё она и принять может.

Через две недели, 19 мая 1943 года, штабы фронтов снова получили предупреждение из Генштаба о том, что враг намечает начать наступление в период 19-26 мая. Но подошёл этот срок, а немцы вели себя «тихо-мирно», словно и не готовились к серьёзным, решающим боям.

Командующие фронтами, как говорится, находились на взводе. Они волновались, переживали, как дальше развернутся события, и, пользуясь передышкой, ещё надёжнее укрепляли свою оборону. А маршалы Жуков и Василевский, отмечал генерал Штеменко, почти всё время находились на фронтах и не покидали войска. С утра и до утра, выкраивая лишь немногие часы для тревожного отдыха, они работали с командующими фронтами и армиями, с командирами соединений. Тяжёлый труд представителей Ставки разделяли и генштабисты, составляющие их импровизированные штабы. В то время особенно тщательно отрабатывалось взаимодействие на стыках Воронежского и Юго-Западного, а также Западного и Брянского фронтов...

Неожиданно в Генштаб снова — уже в третий раз! — поступили данные о том, что противник, наконец, готов к активным боевым действиям. Сведения получили правдивые. В районе Воронежа наш истребитель сбил немецкий воздушный самолёт-разведчик. Лётчик выбросился с парашютом, и наши бойцы взяли его в плен. На допросе в штабе Воронежского фронта он заявил, что наступление начнётся в начале июля. Об этом было сообщено в Генштаб глубокой ночью. Генерал Антонов сразу же подготовил текст и представил Верховному третье предупреждение фронтам. «По имеющимся сведениям, — телеграфировал Генштаб, — немцы могут перейти в наступление на нашем фронте в период 3-6 июля. Ставка Верховного главнокомандования приказывает:

1. Усилить разведку и наблюдение за противником с целью своевременного вскрытия его намерений.

2. Войскам и авиации быть в готовности к отражению возможного удара противника».

По указанию Верховного копии этой телеграммы генерал Антонов направил Жукову, Воронову, Новикову и Федоренко.

В ночь с 4 на 5 июля генерал армии Рокоссовский собрался отдохнуть после утомительной поездки по опорным рубежам фронта, но ему неожиданно позвонил командарм 13-й генерал Пухов.

— Что у тебя, Николай Павлович? — спросил Рокоссовский, хорошо зная обычай командарма по пустякам в штаб фронта не звонить. — У тебя даже голос изменился.

То, о чём доложил генерал Пухов, командующего фронтом насторожило: наши разведчики имели стычку с немецкими сапёрами, которые нагло и безбоязненно делали проходы в минных полях.