У родителей нас было пятеро, мы все были завзятые бандеровцы. Мы днем отсыпались по хатам, а ночью ходили и ездили по селам. Нам давались задания душить тех, кто укрывал пленных русских и самих пленных. Этим занимались мужчины, а мы, женщины, перебирали одежду, отбирали коров и свиней у погибших людей, скот резали, все перерабатывали, тушили и укладывали в бочки. Однажды за одну ночь в селе Романове задушили 84 человека. Старших людей и старых душили, а детей маленьких за ножки – раз, ударил головкой об дверь, и готово. Мы жалели своих мужчин, что они крепко намучаются за ночь, но за день отоспятся и на следующую ночь – в другое село.
Были люди, которые прятались. Если мужчина прятался, принимались за женщин… Других на Верховке убрали: жена Ковальчука Тилимона долго не признавалась, где он, и открывать не хотела, но ей пригрозили, и она вынуждена была открыть. Сказали: «Скажи, где муж, и мы тебя не тронем». Она призналась, что в стоге соломы, его вытащили, били, били пока не забили.
А двое детей, Степа и Оля, хорошие были дети, 14 и 12 лет… Младшую разодрали на две части, а мать Юньку уже не надо было душить, у нее разрыв сердца случился.
В отряды брали молодых здоровых парней, чтобы душить людей. Так, из Верховки два брата Левчукив, Николай и Степан, не захотели душить, убежали домой. Мы приговорили их к казни. Когда поехали за ними, отец говорит: «Берете сыновей – и я иду». Калина, жена, тоже говорит: «Берете мужа – и я иду». Вывели их метров за 400 и Надя просит: «Отпустите Колю», а Коля говорит: Надя, не проси, у бандеров никто не отпросился и ты не выпросишься. Колю убили. Надю убили, отца убили, а Степана живым забрали, две недели водили в хату в одном белье – рубашка и штаны, били шомполами железными, чтобы признался, где семья, но он был твердый, ни в чем не признался, и последний вечер побили его, он попросился в туалет, один повел его, а была сильная метель, туалет был из соломы, и Степан прорвал солому и убежал из наших рук.
Нам все данные давали из Верховки земляки Петр Римарчук, Жабский и Пучь… В Новоселках Ривненской области была одна комсомолка Мотря. Мы ее забрали на Верховку к старому Жабскому и давай доставать у живой сердце. Старый Саливон в одной руке держал часы, а в другой сердце, чтобы проверить, сколько еще будет биться сердце в руке. И когда пришли русские, то сыновья хотели поставить ему памятник, дескать, боролся за Украину. Шла еврейка с ребенком, убежала из гетто, остановили ее, забили и в лесу закопали.