Курский перевал

«Неужели конец?» — молнией пронеслось в сознании. Собрав все силы, он привстал, схватился рукой за край амбразуры и поднялся. У его ног лицом вниз лежал Лесовых.

— Андрей, Андрей! — склонясь над ним, прокричал Поветкин.

Лесовых передернул плечами, поджал руки и, шатаясь, встал. Лицо его было. совсем черное, глаза красные, лоб окровавлен.

— Ты ранен? — встревоженно спросил Поветкин.

— Да нет вроде, — зло кривя распухшие губы, проговорил Лесовых, — шваркнуло о землю, как бревно какое-нибудь.

Вверху еще грознее и отчаяннее ревели моторы, беспорядочно трещали авиационные пушки и пулеметы.

Поветкин и Лесовых одновременно выскочили из блиндажа. На переднем крае взахлеб строчили пулеметы и автоматы, раскатисто ухали танковые пушки, натруженно ревело множество моторов.

Когда мрак немного рассеялся, впереди, где только что стояли орудия первой истребительной батареи, ползали танки. Безмолвствовала и третья, правофланговая батарея. Только в самом центре, отбиваясь от наседавших, окутанных дымом танков, отчаянно палили две единственные пушки второй батареи.

— Прорвались, гады, окружают! — с яростью выкрикнул Лесовых.

— Сейчас, сейчас остановим, — проговорил Поветкин и крикнул в соседний окоп: — Командира танковой роты ко мне!

— Слушаю вас, — стремительно подлетел маленький танкист в огромном шлеме.

— Три танка выдвинуть к лощине, три на скаты высоты, остальными перекрыть шоссе! — громко, подчеркнуто чеканя каждое слово, приказал Поветкин. — Задача ясна?

— Так точно! Разрешите выполнять? — в тон Поветкину лихо ответил танкист.

— Только, дорогой, учти, — взяв танкиста за плечи, всмотрелся в его серые глаза Поветкин, — вся надежда на тебя. Противотанковые орудия выбиты, остались твои машины и гаубичный дивизион.

— Выдержим! Остановим! — взмахнув кулаком, решительно заверил танкист. — А если обойдут, в окружении будем драться!

— Иди, дорогой, — легонько подтолкнул танкиста Поветкин и обернулся к Лесовых: — Теперь гаубичный дивизион выдвигать нужно, правый фланг прикрыть.

— Я пойду, — решительно заявил Лесовых, — выведу. Места запасных позиций знаю.

— Хорошо, иди, — согласился Поветкин и, с силой обняв Лесовых, прошептал ему на ухо: — Трудно будет, Андрей, но держись до последнего.

— Ты… Ты сам только никуда не рвись. Твое место на ПП. Ринешься куда-нибудь, потеряешь управление — все погибнет, — сказал Лесовых и, оторвавшись от Поветкина, побежал к огневым позициям гаубиц.

Дым неуловимо рассеивался, и в слепящих лучах полуденного солнца Поветкин увидел, как справа и слева, двигаясь колоннами, немецкие танки углубились далеко в тыл. Там, на севере, уже гремела канонада. Теперь полк был полностью отрезан и от соседей и от тылов.

VII

Ватутин забыл о самом себе, о времени, о том, где он находится, весь уйдя в бурно нараставшие события. Непрерывным потоком поступали короткие, отрывочные сообщения, из которых вырабатывалась общая картина того, что происходило там, в нескольких десятках километров от командного пункта фронта

Борьба развернулась в полосе до сорока километров, но главные события продолжали нарастать на тех же двух направлениях — у сел Черкасское и Драгунское. К одиннадцати часам особенно опасная угроза нависла над гарнизоном села Черкасское. Ватутин приказал перебросить туда 27-ю истребительно-противотанковую артбригаду и подготовить удар дивизией штурмовой авиации. В двенадцать часов на Черкасское бросились в атаку до двухсот немецких танков. Но было уже поздно. Полки 27-й бригады успели развернуться и ударили по танкам. К ударам артиллеристов присоединились штурмовики, и новая атака на Черкасское была отбита.

Вскоре создалось тяжелое положение на автостраде Белгород — Курск. В нашу оборону вклинились до трехсот танков. Навстречу им Ватутин бросил 28-ю истребительно-противотанковую бригаду, большую группу минеров и 96-ю танковую бригаду. Всего полчаса длилась борьба, но эти полчаса показались Ватутину вечностью.

— Молодцы! — воскликнул Ватутин, услышав, что на автостраде противник остановлен.

К середине дня ожесточение боев достигло предела. «Если в срыве первой атаки для Манштейна были цветочки, то теперь вызревают ягодки, — думал Ватутин. — Все рассчитано на прорыв, на движение вперед, но вместо захвата, продвижения приходится, теряя машины, теряя людей, откатываться назад, вновь готовиться, повторять атаки и опять отходить на исходные позиции. В таких условиях, даже если потери не столь велики, люди теряют уверенность в успехе, психика их потрясена, моральное состояние подавлено и начинается самое пагубное на войне — роптание, разлад, недовольство командованием, страх перед противником. Вот сейчас бы стукнуть их всеми силами, и все бы у них полетело вверх тормашками! Бросить из резерва танковую армию, танковые корпуса, перейти в контрнаступление и добить, решительно разгромить».

В пятнадцать часов в блиндаж Ватутина не вошел, а вихрем влетел генерал Решетников.

— Простите, товарищ командующий. Я только что из Черкасского. Потрясающие события! Невиданный героизм! Колоссальные успехи!