Курский перевал

В одном из деревянных домиков на окраине Обояни представители Генерального штаба при Воронежском фронте генерал-майор Решетников и полковник Бочаров допоздна просидели над картой оперативной обстановки, обсуждая военные события.

Решетников прибыл всего неделю назад, и у Бочарова еще не сложилось определенного мнения о своем новом начальнике. Он знал только, что Решетников прошел все ступеньки служебной лестницы от взводного командира до начальника штаба полка, окончил академию имени Фрунзе, а затем работал в Генеральном штабе. Невысокий, худенький, с выразительным остроносым лицом и удивительно неугомонными руками, он внешне не производил хорошего впечатления. Казалось, делает он все поспешно, говорит необдуманно, поступает не по логике ума, а в силу интуиции и мимолетных впечатлений.

Сам Бочаров тоже не отличался долгодумием, но у него выработалась привычка дотошливо вникать в каждую мелочь, собирать множество фактов и высказывать свои мысли или принимать решения только тогда, когда из этих фактов выработаются определенные выводы. Именно поэтому и не любил он людей поспешных и суетливых. А генерал Решетников при первой встрече показался ему именно таким. Но генерал сразу же уехал в войска. И теперь это была вторая их встреча. Решетников, как чувствовал Бочаров, старался изучить своего заместителя.

— Нет, нет и нет! — резко взмахивая рукой, звонко говорил Решетников. — Гитлер и в этом году, как в прошлом и позапрошлом, обязательно будет наступать. Обязательно! А вы как думаете? — совсем тихо, словно в раздумье, спросил он и вскинул на Бочарова серые внимательные глаза.

Этот необычный для Решетникова тон сбил мысли Бочарова.

— Видите ли, Игорь Антонович, — неуверенно заговорил он, — если судить по итогам минувшего года…

— Вы имеете в виду разгром немцев на Волге и наше зимнее наступление? — все так же вполголоса и задумчиво прервал Решетников Бочарова.

— Конечно. Такие потери людей и техники, что понесли немцы, не так-то просто восполнить.

— Да, да. Не просто, — согласился Решетников и вдруг, как и раньше, взмахнул рукой и продолжал резко, торопливо, чеканя отрывистые фразы: — Вся Европа у Гитлера. И экономика, и промышленность, и люди. Тотальная мобилизация. Сотни тысяч пополнения. Вот вам и новые дивизии. Нажим на промышленность. Предельное напряжение. Вот вам и техника.

Худое, нервное лицо его побледнело. Руки взмахивали все отрывистее и резче. Глаза разгоряченно блестели, и вся его жилистая фигура, казалось, налилась сталью. Он подсчитывал, сколько немецкая армия могла получить людей от тотальной мобилизации, сколько новых дивизий даст это и что будут способны сделать эти новые дивизии.

Под вихрем цифр и расчетов Бочаров удивленно смотрел на Решетникова. Сам Бочаров постоянно изучал возможности Германии и ее армии, много думал об этом. Но сейчас, слушая Решетникова, он понял, что знал слишком мало и его знания были не так объединены и систематизированы, как у Решетникова.

— Нет, нет и нет, — продолжал генерал, — чепуха, что Гитлер слаб! Бред, что ему нечем воевать! Силы у него есть, и не малые. А раз есть силы, то он будет бить. Будет! Не таков Гитлер и его окружение, не такова вся сущность немецкого фашизма. Бить, овладевать, захватывать, покорять! Вот так я понимаю фашизм. Так понимаю и политику и стратегию гитлеровцев.

Он смолк и, откинув назад светловолосую голову, торопливо закурил.

— Вы понимаете, — помолчав, вновь неторопливо заговорил Решетников, — что такое для Гитлера отказ от наступления? Это признание, что Германия войну проиграла. Да, да! Проиграла!

— Это и так видно, — возразил Бочаров.

— Видно? — отбросив папиросу, усмехнулся Решетников. — А вы помните, что многие думали после разгрома немцев под Москвой? Помните? Блицкриг сорван, немецкая армия надломлена. Ура! Победа за нами! И не только думали — говорили об этом, в газетах писали, даже Верховный Главнокомандующий в своих приказах указывал. А что получилось? Рванули немцы прошлым летом и аж до Волги, до Кавказа добрались. Вот вам и «ура», вот вам и «видно»! Нет, Андрей Николаевич, все гораздо сложнее, чем иногда кажется нам. Война — это такое сплетение самых невероятных противоречий, что разобраться в них, осмыслить все и понять не каждый может.

Решетников вновь закурил и расстегнул китель. Лицо его стало еще бледнее, тонкие губы плотно сжались, в глазах затаилась не то боль, не то обида.

— Помните, до войны, — глухо заговорил он, — сколько мы кричали: «Не отдадим ни пяди родной земли! Воевать только на чужой территории!» А что получилось?

И его слова и тон голоса всколыхнули в Бочарове то, о чем он много и мучительно думал. В его памяти опять всплыли первые дни войны, рев немецких бомбардировщиков, скрежет танков, толпы беженцев на дорогах, разрозненные группы отступающих войск.

— Трудно было, ох, и трудно! — с хрипом проговорил он, чувствуя, как в груди, все ширясь, нарастает боль.

— Не только трудно — страшно, — прошептал Решетников и, с силой сцепив тонкие пальцы, воскликнул: — Но все кончилось, осталось позади!