Курсом зюйд

В прессе, пусть она и не была настолько популярна, как в двадцатом столетии, всё же развернулась заочная дискуссия между госпожой Меркуловой и неизвестным оппонентом под псевдонимом «Шведский боцман». Судя по лексике, писал вовсе не боцман, и уж наверняка не швед — слишком изящен был слог для грубого моряка. Некоторые нюансы и обороты позволяли предположить, что этот самый «боцман» неплохо ориентируется во внутренней кухне переговоров. А значит, либо это целенаправленный слив информации, либо автор — кто-то из причастных. Это добавляло интриги в сам процесс, у Кати уже были на примете несколько кандидатов, но она не спешила с «расшифровкой» анонимного оппонента. Так было намного интереснее работать, тем более что полемика в прессе тоже опосредованно влияла на высокие договаривающиеся стороны. Так, опубликованная недавно в Гамбурге гравюра, где её изобразили в виде капризной дамы, выбирающей, с кем бы из двух кавалеров станцевать менуэт, стала причиной лёгкого скандала. Дело в том, что кавалерами там вывели двух знатных дамских угодников — короля Дании и курфюрста Саксонии, а это уже, извините, политика, причём весьма грубая. Антишведский Северный союз был «на троих», и представлять дело так, словно Россия выбирает между Данией и Саксонией, по меньшей мере некорректно. Попытка вбить клин была настолько неловка, что это заметили все без исключения, и потому всё ограничилось лишним заверением в верности союзническим обязательствам.

И вот наконец настал день, когда все стороны заявили о согласии поставить свою подпись под договором, который подводил черту под Северной войной. Как Катя и думала, это произошло не раньше, чем из Петербурга привезли положения договора между Россией и Швецией, подписанные лично Петром Алексеевичем и Карлом Карловичем. Россия по этому документу получала всю Карелию, Выборг, Сестрорецк, право на беспрепятственное судоходство, посещение подвластных шведской короне портов и свободную торговлю. Варшавский договор, по которому Польша становилась фактической колонией Швеции, аннулировался, поляки теперь могли свободно торговать через те морские порты, которые им нравились, и выбрать того короля, какой им был по душе. В качестве утешительного приза шведы получали право захода в русские гавани и торговлю там. Сколько Карлу пришлось заплатить деньгами и готовыми кораблями с полным вооружением, то в публичных статьях договора не разглашалось.

Секретные, к которым у князя Долгорукого и госпожи Меркуловой был доступ, показали, что Швеция по совокупности статей обеднела на весьма немалую сумму. Это помимо тех двух миллионов талеров, захваченных под Полтавой и которые Пётр Алексеич точно не отдаст. И здесь Катя была уверена, что государь своей выгоды не упустит, ведь в секретных статьях был прописал ещё и военный союз России и Швеции. А это означало солидные затраты на подготовку похода. Наверняка Карл начал сокрушаться, где ему теперь денег на войну брать, и гарантированно ему поступило предложение: мол, положенную по договору контрибуцию можешь оставить себе, но с условием потратить её львиную долю на армию и флот. Что Карл так и поступит, не сомневался никто. Этот человек слишком любил драку. А с кем драться, особенного значения для него не имело.

— Когда англичане об этом узнают — а они узнают — я представляю, что начнётся в Лондоне, — сказала Катя Василию Лукичу, когда они вместе читали полученную из Петербурга корреспонденцию. — Карл ведь ни гроша им не заплатил за те тридцать или сорок английских кораблей, захваченных его приватирами.

— Ясное дело, — усмехнулся Долгорукий. — И добро бы они стали с Карлом договариваться о возврате судов и товаров — наверняка свои корабли начнут посылать, словно их адмиралам заняться более нечем.

— Они скорее всего поступят так, как будет дешевле, — Катя пожала плечами. — В их понимании политика — это деньги…