Поднявшись на возвышение, Катон выпрямился, одернул тогу и начал речь. Голос у него был громкий, как у медной этрусской трубы.
— Господа сенаторы! Вчера я прибыл из Карфагена. Служа под командой Публия Корнелия Сципиона Африканского, я впервые посетил Африку пятьдесят лет назад. Наложив на Карфаген огромную дань, лишив его флота, мы полагали, что пуны будут разорены. Что же увидел я в Африке через пятьдесят лет? Страну более богатую, чем она была раньше, долины, покрытые виноградниками и плодовыми деревьями. Смотрите!
Катон вытащил из-под тоги какой-то большой круглый предмет, и, потрясая им в воздухе, сказал:
— Эта смоква растет на расстоянии трех дней пути от Италии. Видели ли вы что-либо подобное? А виноград! Клянусь, я никогда не ел более крупного и приятного на вкус винограда. Можно ли удивляться, что наши торговцы виноградом терпят убыток?!
— Верно! — послышались возгласы сенаторов.— Катон прав.
Многие вскочили с мест.
Закон 218 г, до н. э., проведенный другом Гая Фламиния, народным трибуном Клавдием, запрещал сенаторам заниматься торговлей. Но они, в обход закона, поручали своим управляющим-вольноотпущенникам продавать вино, оливковое масло и другие сельскохозяйственные продукты. Поэтому сенаторы хорошо знали, что карфагенское вино и масло ценились на рынке дороже римского. Слова Катона задели их за живое.
А Катон тем временем говорил о намерении девяностолетнего Масиниссы захватить Карфаген.
— Представьте себе, господа сенаторы, что произойдет, если Масинисса захватит Карфаген! — воскликнул Катон, поднимая высохшую руку.— Он завещает Карфаген своим внукам, и Италия увидит второго Ганнибала!
В наступившей тишине прозвучали слова, произнесенные вполголоса. Тем не менее их услышали не только сенаторы, но и люди, толпившиеся у открытых дверей курии:
— Карфаген, я полагаю, должен быть разрушен.
Невозмутимое выражение лица Катона и равнодушный тон еще более оттенили беспощадный смысл этих слов.
Всего лишь час назад на алтаре была убита овца, а теперь Катон требовал принести в жертву корыстным интересам римских рабовладельцев огромный город со всем его населением, с его дворцами и храмами, со всем его прошлым и будущим.
Не все были согласны с Катоном.
— Не надо разрушать Карфагена,— выкрикнул сенатор Сципион Назика, один из дальних родственников победителя Ганнибала.— Если мы захотим, все богатства Карфагена будут нашими. Не лучше ли наложить на город дань?!
Катон с усмешкой взглянул на Сципиона Назику. Ничего не ответив, он сошел с возвышения. Катон был упрям, как истый римлянин.
«Капля камень долбит не силой, а частым падением»,— говорили римляне. На какую бы тему ни выступал Катон в сенате или народном собрании, о пользе занятия земледелием, или о вреде женской роскоши, он неизменно заканчивал свою речь словами:
— А все-таки я полагаю, что Карфаген должен быть разрушен.
ВЕРОЛОМСТВО
Весной 149 г. до н. э. Карфаген переживал беспокойные дни. Толпы людей сновали по узким улицам, ведущим от военной гавани к акрополю Бирсе. Никогда за семьсот лет своей истории город не находился в такой опасности.
Римляне натравили на Карфаген нумидийского царя Масиниссу. Карфагеняне взялись за оружие, и хотя потерпели поражение, все же были обвинены в нарушении мирного договора 201 года. Ведь этот договор запрещал карфагенянам вступать с кем-либо в войну без согласия Рима.
Рим готовился к войне. В боевую готовность приводился флот, по всей Италии набирали новые легионы. Карфагеняне сделали все, чтобы предотвратить войну. К смертной казни был приговорен полководец Газдрубал, воевавший против Масиниссы. В Рим было отправлено посольство, чтобы объяснить сенату: карфагенский народ не виновен в нарушении договора. Но сенат не принимал никаких объяснений.
В Африку была направлена армия во главе с двумя консулами. Карфагеняне отправили в Рим новое посольство. На этот раз как будто сенат смягчился. Он согласился не начинать войны, если карфагенские советники дадут своих сыновей консулам в качестве заложников. Пусть будут доставлены в Сицилию триста детей, а после этого карфагеняне должны выполнить все дальнейшие распоряжения, какие им дадут консулы.
При обсуждении этого неслыханного требования в Большом Совете возникли жаркие споры.
Один из вождей антиримской партии Стритон сказал:
— Вы хотите отдать римлянам заложниками Не только наших детей, но и весь Карфаген. Знаете ли вы пределы римскому вероломству?!
Голос Стритона прозвучал в карфагенском Совете одиноко. Римские легионы находились уже в Утике, в двух днях пути от Карфагена, и перед лицом этой угрозы большинство советников было готово на любое унижение и уступки.
Совет согласился удовлетворить требования римлян, и детей той же ночью доставили на корабль, стоящий у набережной торговой гавани.
На набережной слышались плач и исступленные крики. Матери метались по берегу. Они хватали за руки матросов, упрашивая взять их на корабль, раздирали себе длинными, ярко накрашенными ногтями лица, рвали свои богатые одежды.