Куртизанка

— Ты же знаешь, какая у нас Арианн, Габби. Она всегда считала, что обязана быть сильной и никогда никого не тяготить своими печалями. Отвратительно независимая, таких, как она, я больше не знаю.

Мири поцеловала Габриэль в лоб. Та обняла младшую сестру, и они прижались друг к другу. От волос Мири пахло солнцем и пряностями из сада Арианн, и этот аромат настойчиво уносил Габриэль в ее прошлое к тем дням на острове Фэр, когда их было только трое: она, Арианн и Мири. Сестры Шене. И пусть они были совсем разными и ссорились, между ними существовало некое единство, взаимные сестринские узы, которые Габриэль безжалостно разорвала, когда сбежала в Париж.

Она доставила Арианн много горя и не позволит Мири поступить так же. Как бы она ни радовалась приезду сестренки, не существовало доводов, которые могли бы уговорить Габриэль разрешить девочке остаться в Париже. Слишком в опасный водоворот козней и интриг втянута сама Габриэль, и в любой момент этот водоворот может поглотить ее. Пусть уж лучше Мирибель ничего не узнает о ней.

Но в этот миг она только крепче прижимала к себе ее сестру, крадя у времени бесценные капли тепла от ее присутствия. Мири уткнулась в плечо Габриэль и глубоко вздохнула.

— Я скучала по тебе, Габби. Ты уехала, даже не сказав мне до свидания. — Мири не обвиняла ее, она только жаловалась.

Габриэль прекрасно знала, почему она трусливо бежала, не попрощавшись с младшей сестренкой. Мири непременно расплакалась бы. Она цеплялась бы за нее и задавала слишком много вопросов, на которые, возможно, и не было ответов. Как Габриэль могла объяснить Мири, что убегает в Париж, чтобы соблазнять сильных мира сего, что собирается жить в доме, купленном для любовницы их отца? Мири была ближе к отцу, чем другие сестры Шене. Доведется ли Мири когда-нибудь осознать всю степень его предательства?

Габриэль тревожно обвела взглядом пышное убранство спальни, когда-то принадлежавшей любовнице Лун Шене.

— Прости меня, Мири. Я не хотела обижать тебя, но, когда я уезжала, ты была еще слишком маленькой, что бы я могла объяснить тебе хоть что-нибудь.

— Например, что твердо решилась стать куртизанкой, такой же, как женщина, которая раньше владела этим домом. — Мири подняла голову. — Та самая, которая соблазнила нашего отца.

— То есть ты… — Габриэль в шоке смотрела на сестру, — …ты знаешь о папе…

— И очень давно. Я подслушивала вас с Арианн в ту ночь, когда вы ссорились из-за твоего желания уехать в Париж и вступить во владение этим домом.

— Боже, Мири, — простонала Габриэль.

Она попробовала снова обнять девушку, но Мири выскользнула из ее объятий и отошла к кровати. Она улыбнулась, а в глазах застыла грусть и усталость. В тот момент она казалась много старше своих лет.

— Я действительно уже не ребенок, знаю, что нет никаких единорогов и эльфов, прячущихся в лесу. Знаю, что мой папа не святой, и моя сестра тоже.

Габриэль вспомнила, как часто сердилась на Мири за причудливые фантазии и изо всех сил старалась внести некоторую разумность в ее восприятие мира. Но выслушивать, как сестра отрекается от детских верований, было невыносимо. Это рвало ее душу. Габриэль никогда не разрешала себе стыдиться ремесла, которое выбрала, но почувствовала, как ее щеки зарделись. Она опустила голову не в силах встретиться с взглядом Мири.

— Боже, Мири. Как ты должна меня презирать…

— Не глупи, Габби. — Сестра взяла ее обеими руками за подбородок, вынуждая Габриэль посмотреть ей в глаза. — У меня часто вызывает недоумение, огорчает выбор тех, кто мне дорог, но это никак не сказывается на моей любви к ним.

Габриэль почувствовала ком в горле. Не в силах вымолвить ни слова, Габриэль только крепко сжала руку Мири.

— Я даже сумела простить Симона, — добавила Мири.

Симона Аристида, молодого охотника на ведьм, того, кто принимал участие в набеге на Бель-Хейвен? Мири упорствовала в том, что Симон был ее другом, пока он самым безжалостным образом не предал ее доверие. Габриэль нахмурилась и с тревогой посмотрела на сестру.

— Ты все еще думаешь об этом мальчике? Я надеялась, ты забудешь о нем.

Мири отошла к окну и стала глядеть, как сумерки перерастали в ночь, словно кто-то тяжелой мантией окутал Париж.

— Я не горюю о Симоне, как горевала раньше. Но время от времени думаю о нем, — призналась Мири. — Надеюсь, где бы он ни был, он преодолел свою боль и горе, и его душа смогла исцелиться.

Некромант направился вслед за Мири к окну, словно ощутил скорбь своей хозяйки. Она взяла кота на руки и уткнулась лицом в его шерсть.

— Что бы ни натворил тогда Симон, я любила его, Габби.

— Мири, прошло три года. Ты была еще почти ребенком, — слабо возразила Габриэль. — Это было лишь твое первое девчоночье увлечение.

— Нет, я любила его. А если я люблю кого-то, то навсегда.