Куры не летают (сборник)

Сквозь всякое барахло, которое нам разрешала смотреть советская цензура, все-таки просачивалось и хорошее западное кино. Так или иначе, имена актеров Збигнева Цибульского, Даниэля Ольбрыхского, Джины Лоллобриджиды, Марчелло Мастроянни были известны, а имена итальянских режиссеров читались и запоминались, как стихи, – Антониони, Феллини, Пазолини – и рифмовались с кадрами из фильмов. Кадры из их фильмов композиционно запоминались, как полотна средневековых мастеров или модернистов: расположение фигур, лица, одежда, здания, спуски, цвета, соотношение черного и белого. Таким источником информации была купленная в Крыму «Энциклопедия». Где еще я мог смотреть закрытые сеансы зарубежного кино или фестивальных премьер? Видимо, дольше всего я разглядывал в «Энциклопедии» кадр из кинофильма Пазолини «Евангелие от Матфея», где на горе Иисус, его ученики и народ. Намного позже я все-таки увидел этот фильм, известный еще и тем, что на роль Христа приглашали Евгения Евтушенко, что интриговало еще больше.

Развал Советского Союза ощущался даже в районном ресторане: нехватка продуктов и спиртного была очевидной, бутылка водки стоила уже 25 рублей, а остальное не очень уже и помнится.

За столами еще сидели советские офицеры, преимущественно летчики с голубыми петлицами или с черными – офицеры-связисты, – местные девицы и «дельцы».

Утром съемочная группа уезжала в Улашковцы. По плану там снимался эпизод с участием Костя Петровича Степанкова, которого привез на съемки двухметрового роста старшина ГАИ. Чувствовалось, что в дороге они «приняли» на грешную душу, и сцена не выходила. Степанков забывал текст, режиссер нервничал. Потом задождило – и вся кавалькада киноавтомобилей тихо двинулась по направлению к Чорткову.

В каком-то селе снимался ночной бой. Мы прибыли вовремя и выстроились возле автомашины с оружием, каждый – в руках со своим ружьем и небольшим количеством патронов. Пока режиссер с оператором устанавливали, что и как будут снимать, мы спокойно обменивали патроны на яблоки у крутившихся возле нас местных пацанов.

Уже в Тернополе, в гостинице, я навестил как доброго знакомого Костя Петровича. У него тогда болел зуб, и он не был расположен для беседы, но дал деньги, чтобы сбегать в ресторан за бутылкой. Я тут же сбегал, и мы начали лечить его зуб. Меня интересовал Параджанов, и Степанков о нем рассказывал.

Где-то посередине съемочного процесса, глубокой осенью, режиссер решил на какое-то время отпустить съемочную группу домой. Преимущественно это были киевляне, и они с утра выехали в Тернополь, чтобы оттуда добраться до Киева. Режиссер Аркадий Микульский, оператор Сашко Мазепа и ассистент по актерам Лидия Чупис в Киев не поехали – у них были какие-то дела в Чорткове, где остался и я.

На черной «Волге» режиссера мы поехали в село Базар. При въезде Микульский сказал водителю посигналить в мою честь, чтобы село узнало о том, кто его сегодня навещает, однако это лишь спугнуло переходивших дорогу гусей.

Стояла влажная осень.

Пастбища над Джуринкой поблекли.

Посадка, которая тянулась вдоль дороги, наполовину сбросила листья.

Кирпичный завод уже отработал свой сезон, и только сторож со своим полуслепым старым псом сидел на лестнице домика, в котором ночевал летом и зимой, и курил.

Собирались по домам пастухи.

В воздухе висел туман из-за реки и дым сжигаемых листьев.

Лида принялась готовить ужин. Микульский и Мазепа разглядывали семейные снимки на стенах и расспрашивали меня, кто есть кто.

Дверь скрипнула. Вошел сосед.

У него было какое-то дело.

Я уже писал, что никогда не считал Чортков, где в 60-е годы моя мама родила меня в местном родильном доме, своим городом. Свидетельство о рождении выписывалось деловодом базарского сельсовета старым Тивоняком, который дожил почти до 90 лет и умер одиноким, сломав ногу. Возможно, все записи о новорожденных в 50–70-х годах были сделаны им, тогдашним секретарем сельсовета. Его четкий почерк и написание некоторых букв, особенно «к», свидетельствовали о том, что он ходил в польскую школу.

В детстве я плохо ел, поэтому моя бабка пыталась с этим бороться.

Как-то она договорилась со своей двоюродной сестрой Михайлиной, которая жила в Чорткове, чтобы меня обследовали знакомые врачи и выписали что-нибудь для аппетита. Михайлина была одной из бабкиных сестер по дяде Василию. Она работала в райсобесе, снимала однокомнатную квартиру в центре города и воспитывала своего племянника Сашку, которого забрала от младшей сестры из Казахстана. Ту далекую казахстанскую сестру я видел на фотографии с аккордеоном. Вроде ей в Казахстане было не очень хорошо. Сашку бабка называла байстрюком. Он был хорошо сложенным мальчиком, на несколько лет старше меня, и носил очки, дужки которых были прикреплены веревкой. Он отличался необыкновенной разухабистостью. Помню, на праздник Покрова он раздобыл так называемую цыганскую иглу и проткнул ею колесо трактора, на котором кто-то приехал к соседу. Когда сосед и его гость вышли на подпитии из избы, спущенное колесо понуро смотрело на тракториста.