Кусака

У Коди омертвели руки, от которых отхлынула вся кровь. Ноги казались тяжелыми, как стофунтовые мешки цемента. Несмотря на то, что Дифин ушла десять, самое большее пятнадцать минут назад, силы быстро покидали Коди. Он ничего не мог поделать и беспомощно висел, вцепившись сведенными судорогой пальцами в трубу. По лицу мальчика катился пот.

— Помогите! — крикнул парнишка и немедленно пожалел об этом. Труба опять качнулась, в дыру хлынула земля. «Она меня бросила, — подумал Коди. — Сбежала. Черт, она небось даже не врубилась, что я влип! Нет, нет, поправил он себя, когда паника снова вгрызлась ему в кишки. — Она пошла за помощью. Конечно. Она вернется». Оставалось только держаться. От нервного потрясения мальчика знобило, от затекших рук по плечам ползли мурашки.

А потом Коди услышал нечто такое, отчего по спине побежали мурашки.

Звук был тихий, и сперва он подумал, что это, должно быть, посыпалась на дно провала земля, но, чем дольше он слушал, тем больше убеждался: дело обстоит иначе. Звук был таким, словно кто-то крадучись торопливо пробирался по воде.

Коди затаил дыхание. Шум шел снизу, из темноты. Там что-то двигалось.

— Локетт! Ты здесь?

От неожиданности Коди чуть не разжал пальцы. Он поднял голову и разглядел, что над дырой кто-то склонился.

— Да! Здесь!

Вспыхнул карманный фонарик. По провалу зашарил луч света.

— Что, мужик, попался? В глубокой дыре, да?

В голосе звучал мексиканский акцент. Коди узнал этот голос, преследовавший его во сне издевками. Однако спросил: «Кто здесь?»

— Рик Хурадо, СУ БЬЕН АМИГО, — прозвучал саркастический ответ. — ТВОЙ ДОБРЫЙ ДРУГ. У нас веревка. Держи.

— А с тобой кто?

— Другая твоя подружка, — ответил Рик, и Коди понял, о ком идет речь.

Револьвер Рика лежал на крыльце. Дифин из любопытства потянулась к нему, но Рик сказал: «Лучше не трогай. А то будет в тебе дырка», и она кивнула и убрала руку. Рик поискал, за что бы зацепить веревку, и волей-неволей остановил выбор на белых кованых перилах крыльца.

— Привязь недостаточно длинна, — сказала Дифин, измерив взглядом расстояние от того места, где Рик привязывал веревку, до дыры. — Нехватка составит три фута.

— Что ж поделаешь. Придется обойтись тем, что есть. — Паренек размотал веревку, вернулся к дверному проему и остановился на пороге. Лови! — крикнул он, сбрасывая ее вниз. Направив луч фонарика в провал, он увидел, что Дифин права: конец веревки болтался в трех футах над вцепившимися в трубу пальцами Коди.

Коди посмотрел на веревку. Три фута никогда еще не казались ему таким огромным расстоянием. Он попытался подтянуться, но отбитые ребра опять прострелила боль, а труба со скрипом зашаталась. Крикнув: «Не достаю!», он опять повис, чувствуя, что руки у него сейчас оторвутся. В луче фонарика стали видны ручейки серой слизи, которая сползала по стенам дыры и капала в темноту.

Рик понял, что надо делать. Он спокойно сказал: «Будь оно все проклято», — и подал фонарик Дифин. «Держи. Свети на него. Понятно?» Она кивнула. Рик ухватился за веревку, спустил ноги в дыру и пополз вниз.

Он повис в нескольких дюймах над трубой, не желая наваливаться на нее своей тяжестью. Труба так вибрировала, что Рик догадался: несколько лишних фунтов — и она отломается от стены.

— Локетт! — сказал он. — Ближе мне не подобраться! Тебе придется дотянуться до моих ног!

— Не получится, мужик. Устал. Не смогу. — Коди был способен лишь висеть без движения. Он боялся, что если еще хоть раз качнет трубу, то она сломается — или подведут скользкие ладони. — О Господи, мои руки…

— Не пудри мозги! Хватайся за ноги, и точка!

Подошвы башмаков Рика были примерно в пяти дюймах над тем местом, где Коди держался за трубу. Коди понимал, что единственный выход — последовать совету президента «Гремучек», но силы быстро убывали, а напряжение казалось чудовищным. Спинные мышцы превратились в холодные пласты сплошного страдания, по грудной клетке растекалась колющая боль. «Тянись, — велел себе паренек. — Тянись, и все. Сперва одной рукой, потом другой». Он потянулся было — и его решимость расползлась, как сырой картон. Паренек крепче стиснул пальцы, но даже такое незначительное движение заставило трубу задрожать и застонать. Внутри у Коди все сжалось и перевернулось. Он подумал: «Боюсь до усеру» — и сказал:

— Не могу.

Бицепсы Рика вздулись — он был готов к тому, что тяжесть Локетта вот-вот рванет его вниз.

— Давай-давай, крутой гринго! — поддразнил он. — Что, сейчас мамочку начнешь звать? — Локетт не ответил. Рик почувствовал, что парень сдался. Эй, я с тобой разговариваю, кретин! Отвечай!

Несколько секунд молчания. Потом:

— Сдаюсь.

— Я тебе сдамся по жопе, деревенщина! Может, я должен бросить тебя тут и забыть, а, говнотряс?

— Может, и должен. — Коди опять услышал внизу быстрый топот. Сердце его бешено заколотилось, и он попытался напрячь мышцы для новой попытки, но рассудок подсказал ему, что стоит шелохнуться, и труба рухнет.