Кусатель ворон

Герасимов оказался облачен в экзоскелет, снабженный мощными пеногенераторами.

Александра выступала повелителем волынки, волынка была мощным инструментом, наподобие суперпылесоса. Пылесос втягивал огонь и выпускал воду. Воду собирал другим пылесосом Болен, он формировал ее в колышущиеся шары и бомбардировал ими пожар.

Жохова красовалась в костюме с молниями, в черных очках и с двумя пистолетными кобурами она перепрыгивала через стену огня, прижимая к груди олененка.

Я тоже присутствовал. Меня художник наградил острой, похожей на сияющую секиру лопатой, я отсекал ею языки пламени, на лице у меня играла мужественная улыбка, и вообще, я был велик. А еще у меня на груди красовалась эмблема в виде ворона, раскинувшего черные крылья.

Рисунок сделал круг и вернулся к автору.

– Достойно, – оценил Жмуркин.

– Круто, – оценил Пятахин.

– Да, – сказала Жохова. – Здорово!

– А Капанидзе, кажется, тучу высвистел, – сказал Лаурыч.

Но тогда я совсем не обратил на это внимания. Да и остальные тоже мимо ушей пропустили, проквакали, думали про рисунок. Каждый, наверное, хотел бы такой себе на стену повесить. Томеш, конечно, большой талант.

– Интересно, с чего вдруг загорелось? – спросил Пятахин.

Капанидзе пожал плечами.

– Да мало ли, – сказал Жмуркин. – Бывает, само загорается… Или молния. Такова жизнь.

– Могло получиться…

– Это урки подожгли, – перебил меня Лаурыч.

– Что? – нахмурился Жмуркин.

– Я видел, – ответил Лаурыч. – Этот их предводитель. Амбал в тельняшке. Который Пересвет такой. Он утром вокруг ходил, смотрел, высматривал…

– Почему не сказал?! – рыкнул Жмуркин.

– Я не думал… – Лаурыч растерянно огляделся. – Рокотова же пропала, мы ее искать кинулись, я забыл… Это точно они! Этот амбал высматривал! Пересвет! Он поджег!

Лаурыч сжал кулаки.

– Ну, все, – сказал Листвянко. – Они меня достали.

– Точно, – кивнул Герасимов. – Достали.

– Они всех достали, – подытожила Снежана.

– Надо что-то решать, – мрачно сказал Гаджиев.

Капанидзе пожал плечами.

– Могут и на старушек напасть, – добавил Лаурыч. – Старушки совсем беззащитные.

– А если они найдут Ефимов Ключ? – спросил Пятахин. – Урки?

Мысль о том, что какие-то урки найдут источник здоровья и счастья и будут жить долго и, соответственно, счастливо, была абсолютно невозможна. И это стало последним аргументом.

– Завтра утром, – сказал Жмуркин. – На рассвете.

Понятно. Каждая уважающая себя война начинается на рассвете.

Тег «Рагнарёк».

Это завтра. Едва взойдет солнце.

Глава 23 Доблесть Гераклов

Ночь прошла беспокойно. Кажется, меня кусали клопы. Я два раза вставал и проверял на их предмет койку, но в железной койке клопы водиться не могли. Наверное.

Нервы. Нервы после вчерашних событий были напряжены, спалось плохо, спалось беспокойно. Впрочем, не только мне, Жмуркин бродил туда-сюда по двору с лопатой на плече, прислушивался, присматривался, бдил, прозревал ночь цепким начальственным взглядом.

Мне особо не бделось, но и не спалось тоже. Напряжение ощущалось. То просыпался Гаджиев, вздыхал и начинал ковырять ножиком стену. То громко скрипел зубами Пятахин. А то и старик Болен ругался во сне по-немецки, страшным и непонятным, как у сломанного робота голосом.

В палате девчонок скрипели половицы, мне почему-то представлялась Жохова, вооруженная тяжелой прогорелой кочергой.

Ближе к утру в лесу вдруг разом замолчали птицы, и почти сразу высоко грохнуло громом.

Я проснулся уже окончательно, нащупал топор. Из сумрака выступили стены палаты, увешанные гроздьями сытых спокойных комаров, фонарь с севшими батарейками болтался над головой, и на нем тоже сидели комары, и тоже пузатые, я вдруг придумал рассказ про комаров-мутантов, пьющих энергию из бытовых приборов.

Было темно, и от этого печально. То есть не от этого, а вообще. Я лежал и думал про то, что все, кажется, заканчивается. Я это предчувствовал, то есть не предчувствовал, а знал. Наступит утро, потом день, потом все. И ничего не изменить.

Громыхнуло еще и уже не прекращало, над нами повисла неприкаянная гроза и начала кружить, не в силах оторваться от речки. Я надел сапоги и вышел на воздух.

Листвянко сидел на веранде в обнимку с резиновой подушкой. Наверное, у него дома есть плюшевый мишка, подумал я. Или Ослик Иа, Листвянко сентиментален и отходит ко сну, лишь обняв ослика, укрывается его уютными ушами и грезит о далекой и несбыточной Нарнии. А здесь, в походных условиях, вместо ослика подушка. Листвянко Вадим, трогательный человек, в правой руке кол. Всамделишный березовый кол угрожающих размеров, непонятно для чего предназначенный, для вампиров-великанов, пожалуй. Таким колом можно, наверное, слона пробить.

– Внушительно, – сказал Жмуркин.

Он выглядел осунувшимся и усталым. Но с решительным настроем защитить местное население от происков уголовного элемента.

– Пойду будить остальных, – сказал Жмуркин.

– Тяжелый сегодня будет денек, – сказал я.

– Угу.

Жмуркин печально кивнул и стал стучать в сковородку.

Сегодня проснулись быстро и, не теряя времени, приступили к сборам.