Кусатель ворон

Дитер достал блокнот и изобразил автобус, объятый туманом и ужасом, показал Болену, Александре и мне. Я кивнул. Болен как-то побледнел, а Сандра улыбнулась.

– Внимание! – воззвал тем временем Жмуркин. – Внимание, ребята! Вынужденная остановка…

Все, кроме груботесанного Дубины Листвянко, проснулись, он нет, лишь поудобнее устроился.

– Вынужденная остановка.

– Лося все-таки сбили, – громко и авторитетно заявил Пятахин. – Рога в полтора метра, секач настоящий. Смотрите – на лобовухе кровища!

Мы посмотрели. Ничего там не было, только туман.

– Надо выйти посмотреть, – предложил Лаурыч, за что немедленно получил тычину от своей матери.

– Выйдем! Добьем лося! – призвал Пятахин. – Будем мужчинами!

– Всем сидеть! – негромко приказал Жмуркин.

– Лося убили! – омерзительным голосом повторил Пятахин. – Лося убили! Лося!

– Заткнись, Пятахин! – потребовал Жмуркин.

– Лося! Лося! Лосяяру!

Завывал Пятахин с клокотанием и выпучиванием глаз. А в Англии каждый год двух человек метеоритами убивает, – нет, некоторым странам везет решительно больше других.

– Надо оказать ему первую помощь… – негромко предложила Иустинья. – Помочь…

Заговорила. Несколько часов молчала, а теперь вот заговорила. Отошла.

– Его надо пристрелить, – сказал Гаджиев. – Чтобы не мучился.

– Мы его и так сбили, теперь еще пристреливать?! – возмутилась Иустинья.

– Я имел в виду Пятахина, – негромко сказал Гаджиев.

Я достал фотоаппарат, поставил вспышку. Если на самом деле лося, то это хорошо, сфотографирую лося и Иустинью, получится что-то вроде «Путешественники спасают животное, занесенное в Красную книгу».

Тег «Милосердие».

– Лось умирает? – спросила Александра.

– Сдох, – тут же подтвердил Пятахин. – Башку ему раздавили! С утра будем шашлыки жарить! Саш, ты шашлыков из лося никогда не пробовала?

– Надо помочь! – Александра растерянно поглядела на меня.

– Пятачок, пойди, сделай ему искусственное дыхание, – предложил Гаджиев.

– Сам иди, Урюк!

Пятахин надулся, уселся рядом с германисткой Рокотовой, гадко улыбнулся, подмигнул и стал пересказывать ей вторую часть фильма «Зыбь», где вот так же автобус ночью застрял, а уже через полчаса всех сожрали.

– Лось – это… – Александра непонимающе оглядывалась. – Лось – это…

– Ло-о-ось!

Пятахин оторвался от германистки, идиотически выпучил глаза, оттопырил нижнюю губу и растопырил над лбом пятерни, получилось похоже.

– Лоо-ось!

Я успел сфотографировать. В блог «Путешествия», конечно, не пойдет, размещу в «Рыцарях Нечерноземья». Хотя, пожалуй, переигрывает. Не люблю, когда переигрывают.

Александра приложила к лицу ладони домиком и стала вглядываться в темноту сквозь стекло.

– Осторожнее, – посоветовал я.

– Что?

– Не надо долго смотреть во тьму…

– Ло-о-ось! – простонал Пятахин. – Гибнет лось!

Штумпфнайгель все не возвращался, Лаура Петровна начала волноваться – запахло валерьянкой.

– Ладно, пойдем посмотрим, – не выдержал Жмуркин. – Виктор, ты со мной, остальные по местам.

Он открыл центральную дверь, и мы вывалились в лунный воздух.

Пахло какими-то цветами, водой и ночью, у ночи свой запах, совсем нечеловеческий. И туман, не очень густой, но есть.

– Василий Петрович! – позвал Жмуркин.

Штилльбакен помахал из тьмы фонариком, мы двинулись на свет.

С колесами все было в порядке, фары целы, горели, правда, только габариты, освещали метра на полтора, дальше темнота. Блестит что-то. Асфальт мягкий, а может, показалось.

– Не люблю я вот это, – сказал Жмуркин. – Непредвиденные обстоятельства, то-се… Как-то все с самого начала…

– А что тебе не нравится? – спросил я.

– Не знаю. Ну, вот этот детский дом, к примеру…

– А что? Детский дом как детский дом, живут себе…

– Я насчитал пять айфонов у воспитанников, – сказал Жмуркин. – Как-то странно…

– Чего ж тут странного? Ты что ожидал встретить-то? Трудное детство, деревянные игрушки?

– Не знаю…

Жмуркин пожал плечами.

– Не знаю.

– Во-первых, сейчас модно дарить сироткам айфоны – это раз. Во-вторых… Во-вторых, ты видел, какие у них спонсоры? Деревообрабатывающий комбинат – раз, московский банк – два. Так что не удивляйся. Вот если бы ты где-нибудь в Кологриве…

– Понятно, – остановил меня Жмуркин. – Открыл мне глаза. Может, еще кое на что откроешь?

– Попробую.

Догадался. Жмуркин не дурак, догадался.

– Ну, вот, допустим, этот Пятахин. Этот Пятахин, он кто? – спросил Жмуркин прищурившись. – На самом деле?

– Поэт-симбионт, – ответил я. – Генетическая помесь человека и пластикового пакета. А тебе он что, не понравился?

– А если серьезно?

Жмуркин остановился. И я тоже. Перед нами красовался знак, установленный на треноге, – надпись «DANGER» в красном круге.

– Это что? – спросил Жмуркин.

– Движение запрещено, – объяснил я. – Дальше нельзя.

– Почему?

– А кто его знает… Мост взорвали, пришельцы приземлились, зомби опять же.

– Кто?

– Зомби. БПЗ.

– Как?

– Большой Пушной Зверь, – пояснил я.

Жмуркин почесал голову, вгляделся в дорогу за знаком. Ее совсем не было видно, ночь безлунная, и фонарь нашего водителя почему-то больше не горел, точно, зомби. И туман.

– Да… – Жмуркин плюнул на асфальт. – БПЗ, это точно. Поэт-симбионт, говоришь… И как, они все у тебя такие симбионты?